Что я помню. Увлечение Леной Черняевой

Лекции, занятия, семинары, секция баскетбола. В ноябре, на праздники, приехал на каникулы Мишка, курсант первого курса училища имени Дзержинского. Я уже прилип к ним. Сколько интересных рассказов! Бродили, были у Альберта, фотографировались. Но все заканчивается, Мишка уехал, Бориса Моисеевича уволили из армии, уволили подло: за несколько месяцев до ухода на пенсию. Вал антисемитизма вздымается все выше. В один из учебных дней, шел латинский язык, дверь распахнулась, появился парторг и декан факультета Владимир Александрович Золотов: «Надо помочь колхозам убрать хлопок. На месяц в колхоз». Это была неожиданность. Все молчат, тогда парторг Золотов провозгласил: «Раз нет добровольцев, то я обращаюсь к кандидатам, может быть, они будут добровольцами?» И шесть или семь кандидатов нашей группы поняли, что им деваться некуда. Женя Клерфон, Людмила Семенистая, я и остальные отправились помогать селу. Дело в том, что Ростов уже отрапортовал любимому отцу и вождю, что Ростовская область впервые засеяла часть земель хлопком, но у нас ему не хватало тепла. Только к декабрю он более или менее покрылся коробочками очень низкокачественного хлопка – курак, нас уверяли, что убрать его дело комсомольской чести и что это необходимо для обороны страны, хотя наш хлопок, по – моему, ни на что не годился. Колхозники уборку саботировали – платили гроши, а норма в 80кг коробочек. Ударили уже первые заморозки. Решено было использовать бесплатную рабочую силу – студентов ростовских ВУЗов. Вот нас и «бросили» на уборку. Мы верили, что, наверное, это необходимо (а молодогвардейцы, А Павка Корчагин?)
У большинства мальчишек и девчонок обувь была ботиночки и ботики, легкие пальто. Начались болезни, мокрые, в грязи междурядий ноги, с неба - то дождь, то снег, фурункулез. Жить нас поставили на постой к колхозникам в хаты, они нас и кормили. Бани нет. Девчонкам было особенно тяжело. До сих пор помню великолепный вкус борща и свежеиспеченного домашнего хлеба. Мы попали в колхоз хутора Березовский Кавалерского сельсовета на границе со Ставропольем.
Сдуру – сказывается комсомольское воспитание и влияние советской литературы – мы считали необходимым выходить даже в снег и в дождь. Даже наорал на Женьку Клерфона, который не захотел выйти в дождливый день на уборку. Теперь стыдно: он явно был умнее меня и понимал абсурдность нашей работы. Так прошел месяц. Наконец, получили распоряжение: возвращаемся домой на учебу, и по раскисшим подмерзающим дорогам района к железнодорожной станции потянулись цепочки девчонок и ребят. Ноги расползаются по грязи. А я, как назло, разболелся: болит живот, огромный фурункул на спине, у шеи. Встретился трактор с прицепом. Сажали девчонок и больных. Встретил среди студентов – медиков Владьку Розенфельда, с которым мы учились в школе. Владька висел на соединении трактора и прицепа. Посадили меня в прицеп, согнулся в дугу, стало легче, но зато холодно сидеть – мороз. Так добрались до станции, что – то километров 15 было до нее. На запасном пути наш поезд. Немного отогрелись, отмыли обувь, вечером поехали. Мама уже долечивала с бабушкой. Так закончился наш «ледовый поход».
А там подошел Новый год и сессия.
Утром поехал в Университет на занятия.

@темы: Воспоминания

---

Из маминых писем мне

Ты ЧЁ? Сувениры нужны для завязки дружбы,связи. Потом потекут завещания- домик в Париже и т.п. Ты им безделушку китайскую, а они тебе мерседес или еще хлеще- золотую яхту на Лазурном береге. А с Ленином хорошо прикололись, дети не знают Троцкого. Здесь сходство напрямую.Покедово.

***
Меня можно смело приглашать в гости.Ничего не смогу съесть. Французы будут довольны, сделают запасы на зиму. Я как белка, заяц с одним зубом и то дальним. Стоматологов бы перестреляла- все повыдергивали, а вставить не смогли. Худею, таю на глазах. Убила бы их. Никакая корега не поможет (а я тоже люблю хрустеть яблоками и орешками). Все овощи и фрукты проносятся мимо меня. Все написанное конфедициально. Для всех я попрежнему улыбчива как Бельмандо. ... Я прореживаю сваленные вещи свои для дороги. Чувствую их останется столько ,что они вместятся в мою театральную сумочку (бинокль не забыть бы). Владимирское княжество в раздумье, а поэтому укрылись и не высовываются, замолчали. Светка, а я боюсь самолетиков, уже сейчас вздрагиваю. Была на Беломор, нет ни коменданта, ни специалиста по раздаче квитанций. Завтра отправляюсь в поиски: Ау-у, а вдруг девчонки! Всем привет! Я нашла от кого будем рожать! Целую Мам

@темы: Моя большая еврейская свадьба

---

Ночевала тучка золотая (с)

Дождь, противный мелкий, стеной. Из последних сил карабкаешься на гору с одним желанием послать всех и вся нахрен. Проходишь Малое Седло, а там...

@темы: Путешествия, Фото

---

Немного Кисловодска 2

Горное спокойствие
Бештау с горы Машук
Горная красавица
Ущелье Березовки

@темы: Путешествия, Фото

---

Что я помню. Университетская юность

Первые недели. Знакомство с группой и преподавателями. Группа пестрая: девочки из деревни (Валя Гетта, Зоя Шпакова), наши ростовские девочки (Элла Щеголева – приятельница, потом жена Бори Будагова, выпускника 11 школы и приятеля Альберта, Валя Вайкус – единственная, кроме меня, еврейка, умная, но неуравновешенная девочка, дочь адвоката, мама умерла, папа забаловал дочку, мне казалось странным, что она дружила с «взрослыми» парнями лет 25-ти). Саша Мархасин с Нахаловки, остроумный и талантливый парень, как он танцевал цыганочку! Выдавал себя за приблатненого паренька, то цыгана, то, позднее, еврея. Поговаривали, что Тимошкину хорошо известны его связи и приключения, что Саша «стучал», из – за чего ему спускали многие прегрешения, которые другому бы не простили; были ребята из шахт и других городов области, Эдик Клименко и Лиля Серебрянская из Таганрога, Саша Знаменский, Ромуальд (Алька) Апостолов, Витя Жеребцов. Эти ребята прошли армию и флот. Из отслуживших были еще Юра Таран и Виталий Васин, хваставший, что служил чуть ли не в МГБ на Колыме. Был еще Витя Колядин, отличный спортсмен, сразу же стал чемпионом Университета по прыжкам в длину и в высоту, за то и взяли вне конкурса. Он был с Кубани, не помню то ли из Кропоткина, то ли из Туапсе. Женя Клерфон из Бердянска (Осипенко), человек остроумный, ленивый, умный, сын полярного летчика. Был еще Саша Тышлек. Людмила Семенистая быстро сдружилась с двумя девочками из группы Леной Черняевой (из Каменска) и Томой Дулькиной (кажется, из Саратова). Лена и Тома сняли комнату на Среднем. До этого Лена жила внизу, рядом с училищем Седова. О Лене я еще расскажу, так как первые три года учебы у меня очень связаны с этой красивой и умной девочкой. Была еще Венера Джиоева из Осетии. Полная и флегматичная девочка. Ох, уж эти родители, дающие, особенно на Кавказе такие имена детям, хороший она была человек, ну никак не Венера. Первые месяцы группа притиралась. Да, чуть не забыл. Был еще Сережа Герцык («белорус» – как он утверждал, год то шел 1951). Сын декана в РИИЖТе, полный, неуклюжий, но очень умный начитанный мальчик, писал стихи и очень ему хотелось быть таким взрослым и солидным.
Образовывались группки по землячеству, по интересам. Кандидатов, таких как я, было человека четыре, если не ошибаюсь (Люда Семенистая, Валя Вайкус, я и Женька Клерфон), возможно кто – то еще.
В первые же недели я был очарован Леночкой Черняевой. Лена Малышко была забыта: «с глаз долой, из сердца вон!» Последний раз мы виделись с ней на выпускном вечере. До сих пор меня мучает чувство стыда за этот вечер. Мамы, посидев немного после официальной части, ушли вечером домой, на столах стояли графины с сухим дешевым вином и сладости. Из девочек, приглашенных нами, были Лена Малышко, Галя Собко и Лида Шерстнева. Пригласили их мы с Мишей Пащенко: была хорошая самодеятельность. Играли Саша Макаров, Сережа Пира, Эмик Гентош. Вино было быстро выпито, а на столе у учителей стояло нетронутое. Видимо, вино и свобода ударили в голову, а, может быть, гонорился перед девочками, но нахально подошел к столу учителей, извинился и поинтересовался: «Вы пить не будете?» Ошарашенные учителя ответили отрицательно и разрешили мне взять графин. Этаким героем – добытчиком вернулся к столу, где сидели девочки, Миша Пащенко. Первый конфуз произошел к концу вечера. Девочки несколько раз порывались выйти (сидели ведь и танцевали уже несколько часов). Опасаясь, что они уйдут домой, мы с Мишкой не давали им уединиться. Бедные девочки. Сообразили мы, что к чему только на следующий день. Рассвело, когда мы пошли их провожать. Утро было солнечное и прохладное. Почему – то с нами пошел и Саша Дубинский. Видимо, Лена ему приглянулась. Так мы проводили Леночку до ее дома на 8 линии, постояли, я по взрослому курил вкусную дорогую сигарету (не то «Москва», не то «Тройка» или «Друг»). Постояли, ничего серьезного не было, ушли с Сашей одновременно. «Прощайте, Елена Малышко, неспетая песня моя!» Пару раз мы еще виделись летом, потом у меня Университет, новые знакомства, новая любовь, у Лены – 10-й класс и встретились в Университете на баскетболе. Лена поступила на биофак, Галя Собко на филфак, Лида – на геологический факультет.
А у меня наступила пора новой любви к Леночке Черняевой.
Она была очень симпатичная девочка, блондинка с голубыми глазами, умная, фигура несколько тяжеловата, имевшая опыт сердечных дел. Большую часть лекций я лежал на парте или писал ей записки. Однажды я несколько часов ожидал ее вечером около ее дома. Был тихий осенний вечер, от училища Седова по улице шла группа курсантов с девушками, гитарой. Они пели популярную песенку «Трень – брень, трень – брень, за струной, другая бежит волна…» Потом наплыл туман, пошел дождь. Я так ее и не дождался. Как – то мы отправились с ней в Новочеркасск, где учился ее друг, работник МГБ, которому она должна была привезти учебник начертательной геометрии, почему – то это был дефицит. Доехали на попутке, проводил ее и пошел к нашим ребятам (из нашего класса), они жили вместе – студентам НПИ. Вечером вернулся электричкой. Где – то поцарапал руку. Лена придумала трогательную романтическую историю: будто бы на меня напали бандиты или хулиганы и поцарапали меня ножом. Я гордо не подтверждал ее версию и отмалчивался и все искренне отрицал. Ходили вместе в театр. Были в музкомедии, в антракте я в ужасе обнаружил, что иду с расстегнутой ширинкой, единым махом сбежал по лестнице в туалет, как в анекдоте: «подумаешь, я не франт!» Стыдобина!
Но пора вернуться к учебе, тем более, что все это была романтическая история, без всяких последствий, хотя позднее на Сахалине мы встретились с Леной в Южном (так называли сахалинцы свою столицу). Если успею, то расскажу позднее.
Факультет занимал один из этажей старого здания. Строилось оно как доходный дом и в 1915 году после немецкого прорыва в Польше в нем разместили часть факультетов эвакуированного в Ростов Варшавского Университета. Здание было плохо приспособлено к новым задачам: маленькие комнаты – аудитории, темные коридоры, запахи из санузлов. Преподаватели были разные. Археологию на первом курсе вел Георгий Александрович Иноземцев. Герой Советского Союза за форсирование Днепра, знающий археологию. С ним в одно из воскресений мы поехали впервые на городище Танаис, в Недвиговку. Было очень интересно. Копались в земле, привезли массу подъемного материала. Вид с крепостных валов был изумительный. На горизонте просматривался Таганрогский залив.
Долго бродили, слушали Г.А., потом заметили в стене вырубленное изображение греческой богини. «Открытие?!» Г.А. сразу говорит, что он об этом никогда не слышал, но так хочется стать первооткрывателями. Подошел местный старик. –«Любуетесь? Это мой внучок сработал. Способный – страсть! Деньги хорошо рисовал. Сейчас в тюрьме». Обидно. Потом я много раз возил ребят своих классов в Танаис. И они и я всегда получали удовольствие от этих поездок. Позднее здесь каждый год велись раскопки и возник отличный музей.
«Первобытно – общинный строй» читал Юрий Венедиктович Кнышенко, или «Юрочка», как его называли наши девочки. Читал хорошо, но несколько скованно, он был еще аспирантом у профессора Дмитрева, который читал у нас историю древнего мира. Ю.В. был у нас групповой «дамой», курировал нашу группу. Профессор Дмитрев был у нас единственным профессором. Очень хорошо читал свой курс «История нового времени» Менахим Моисеевич Кривин, через пару лет ему пришлось уйти от нас в Воронеж, возможно, из ревности его ушли или, может быть, из – за пятого пункта, но было это уже после смерти Сталина: когда он единственный из преподавателей не надел траурной повязки и скорби особой не выражал. «Историю России» и СССР читала у нас приятельница Миррочки Ангелина Григорьевна Задёра, Алексей Павлович Пронштейн, Золотов Владимир Александрович и Владимир Иванович Кузнецов, последний вскоре стал проректором по учебной работе, а Золотов – деканом факультета, кажется, сохранив при этом должность секретаря парторганизации факультета.
Языки у нас вели: латынь – сначала Сурин, пожилой человек, очень напуганный, гордо заявлявший, что он еще до Сталина с его «Вопросами языкознания» критиковал теорию Марра. Сурин побаивался наших демобилизованных ребят, которые, окружив его на перемене, рассказывали ему о своих воинских подвигах. Я тоже из – за спины Альки Апостолова убеждал его, что мы – де японцев голыми руками душили. Потом – таки Сурина «ушли» на пенсию, и латынь у нас повел Сергей Федорович Ширяев – прекрасный латинист и «анфан террибль». Выходец из богатой купеческой семьи, славился хулиганскими выходками и любовью к симпатичным студенткам. Вел факультатив по древнегреческому. Я занимался немецким – вела Елена Белинская, которая срезала меня на вступительных экзаменах. Метода была у всех лингвистов такова, мы получали азы языка и умение читать и переводить со словарем. Потом добавился французский, вела Подрезова и факультативно посещал группу испанского, которую вел Хуан Антонио Монтеро, участник гражданской войны в Испании. Запомнились его рассказы об Испании, его впечатления об СССР при приезде (инициалы на чемодане, чтобы не украли по приезде в Ростов – Х.А.М.). Рассказ о комиссарстве на линкоре и сдаче экзамена в Университете – латынь профессору «фашисту» с пистолетом в руке («Правительство Негрина, куда вы дели Нина?» А мы его уже расстреляли – руководитель испанских ПОУМцев – троцкистов).
Хороший был человек Х.А. Прекрасный рассказчик. Дружил с Ширяевым, любил свою русскую жену и двух девочек – дочек. Жаль, рано погиб от рака.
Была у нас еще и военная кафедра. Готовили из нас офицеров запаса – артиллеристов. Прекрасные были специалисты наши полковники и подполковники. Прошли войну. Славутский, человек по – еврейски склонный больше к преподаванию теории. Полковник Пасько Борис Ермолаевич. Этот был больше практик, рассказывал по ходу лекций анекдоты, случаи из военной практики. При обороне Москвы, ему, молодому лейтенанту, дали четыре пушки времен русско – японской войны (из музея, а тягу велели добыть самому). Выручил один из батарейцев, родом из Средней Азии. Взяли верблюдов из зоопарка, и с месяц они честно таскали орудия, пока не погибли и были заменены лошадьми после разгрома немцев под Москвой.
Физкультуру у нас вел Иван Антонович Шамарин, прекрасный тренер по баскетболу и человек добрый и знающий.
В Университете на других факультетах было немало знакомых. На геофаке Валька Закруткин из компании Альберта, но мы поддерживали с ним только шапочное знакомство, на биопочвенном училась Ирэн Сармакешева, приятельница Альберта, на физмате учился Саша Макаров из нашего класса. Потихоньку я начал осваиваться в новых условиях. Система была весьма похожа на школьную. Лекции, семинары, конспекты, которые мы, в основном, брали у старшекурсников и просто переписывали, а иногда лишь меняли обложку тетради.
Лекции по истории ВКП(Б) шли в большой аудитории для всего курса нашего факультета: историки, филологи, психологи и логики. Запомнились два эпизода этих лекций. Одно время вел лекции Филипп Филиппович Дьяченко. На вопрос кого – то из студентов, почему Троцкого не исключили из партии еще при Ленине, он ответил к изумлению притихшего зала: «А кто бы тогда остался в партии?» Идет лекция. Дьяченко что – то бубнит с кафедры. В зале гул, никто не слушает, кроме первых двух рядов. Вдруг грохот. Дьяченко перевернул кафедру, наступил на нее ногой и воскликнул: «И рабочие начали сооружать баррикады». Изумление в зале. Тишина, затем громкий хохот. Говорили, что его отправили лечиться, но, видимо, он имел какие – то заслуги в прошлом, через некоторое время он вернулся, но у нас больше не читал.
Во время этих лекций у меня произошел неприятный эпизод. Сидел я около девочки – филолога, что – то нужно было записать, у меня не было автоматической ручки, а у соседки, она уже записала, на столе лежала ручка. Не спросив ее, я взял ее ручку, начал писать, но, видимо, нажал сильнее, чем надо и сломал ручку. Я был в ужасе, я струсил и тихонько положил ее обратно. Денег, чтобы вернуть ей ручку, у меня не было. Она взяла ручку, увидела, что сломана, я же сделал вид, что я тут не причем, хотя видел, что у девочки навернулись слезы на глаза, конечно, денег у нее на новую ручку, тогда это была редкость, тоже не было. Стыдно до сих пор.
До сессии мы были загружены не очень: иностранные языки, семинары, конспекты. Решил подкачаться, занявшись спортивной гимнастикой. С месяц получалось, потом на перемене меня отыскал Виталька Шкирман, капитан факультетской баскетбольной команды. Небольшого роста, остроумный, веселый парень, общий любимец, прекрасный игрок. С шутками расспросил меня, где я играл, правда ли, что я играл за «Спартак?» Я уточнил, что, во – первых, играл за вторую команду «Спартака» и больше сидел на скамейке запасных, чем играл. Но Виталька уговорил меня поиграть за факультетскую команду. Так я попал в прекрасную команду, где играли Виталий Шкирман, Аркадий Агафонов, Полежаев, Боря Синько. И хотя играл весьма средненько, но на первенстве Университета, играя против физмата, встретился с братом Сережей, - он играл за свой физмат, познакомился со всеми ребятами баскетболистами Университета и «спортивной общественностью». В команде нашего факультета (девушек) играла и Люда Семенистая и будущая жена Виталия Шкирмана Тата (Татьяна) – капитан девчачьей команды факультета, и много других знакомых девчонок.

@темы: Воспоминания

---

?

И чего он так упирается?

@темы: Город

---

завтра будет плато Бермамыт

---

Что я помню. 10 класс

Год этот запомнился солнечным и радостным (1950/51).
Как - то в стороне оставались тревожные разговоры, сообщения, слухи. Нарастала компания антисемитизма. Слухи о врачах – убийцах, тревога у дядюшки Бини, мамы. Война в Корее. У нас учеба, часто собираемся у Елизаветы Петровны Чараевой в их доме по 14 линии, готовимся к сочинению, просто беседуем. Здесь собирались десятиклассники из нашей 20-й и 11-й школы.
Мы приходили с Мишкой. Запомнился инцидент в начале года. К нам в класс перевели с 10-к ребят из 12-й школы. Публика была гонористая и попыталась установить свои порядки в классе. Дело дошло до открытых столкновений.
Я возвращался домой от Альберта. Быстро темнело, около аптеки на Советской встретил группу ребят. Вдруг неожиданно для меня один из них молча ударил меня в лицо. Они прошли мимо, я даже не заметил, кто ударил, но увидел, что среди них были те, кто перешел к нам в класс. Перепуганный зашел к Володе Маркину – нашему школьному силачу и признанному храбрецу и попросил проводить меня, опасаясь засады у дома, что не очень понравилось его маме, но он согласился. Мы благополучно добрались до нашего дома, я проводил его до трамвая. Все кончилось благополучно.
Новичков скоро перевели от нас в 11 школу и все успокоилось. Библиотека Пушкина, баскетбол, выбор, что делать после школы. Идут экскурсии по ВУЗам. Помню «день открытых дверей» в РИСХМе, Новочеркасском политехническом, в Мединституте. Еще с девятого класса манило море. Наивность била через край. Зная о своей близорукости, подумывал о Военно - медицинской Академии в Питере. У дяди Давида там были друзья. Но вскоре выяснилось, что моя близорукость мне и здесь перекрывает дорогу. Тогда возникла идея: институт Востоковедения в Москве. Причем, почему – то язык урду. Может быть, туда был меньший конкурс. Но мама не хотела отпускать меня, и дядя Давид, хорошо знавший обстановку в стране, согласился, что мне лучше не высовываться с моей биографией – отец, пятый пункт…
Год проскочил быстро. Экзамены я сдал хорошо, в аттестате оказалась одна тройка - по химии. По всем гуманитарным предметам были пятерки.
Химия была последним экзаменом. Привычка отвечать химию по шпаргалке меня подвела. На экзамен пришла представитель гороно. Мою шпаргалку обнаружили, я безнадежно плавал, еле – еле получил незаслуженную тройку. Такая ложка дегтя в хорошее настроение по поводу аттестата. А дело заключалось в том, что весь 10 класс я бродил вокруг Леночки Малышко. И в последний перед химией вечер с Мишей Пащенко мы провели на Советской, бродили большой компанией допоздна, пригласили наших девочек на выпускной. Было не до химии.
В это время мы опять сблизились с Мойшеле?. У него в это время появилась новая и добрая знакомая – Светочка Башмакова. Мама дружила с ее отцом – Светиком Башмаковым. Он не пережил 1937 год. Вина его заключалась в княжеском происхождении. Спасло Свету то, что ее мама была «из простых». Папа ее был человеком неординарным. Но к концу года я стал бывать у Шехтеров все чаще.
Мишка получил медаль и решил ехать в Питер поступать в Высшее военно – морское инженерное училище имени Дзержинского. Это ведь 1951г. С ним поехал в своей военной форме Борис Моисеевич. Все прошло благополучно: Мишка стал курсантом (это был последний год, до смерти Сталина, когда еще брали евреев).
Я колебался: куда идти. Было много вариантов: геологоразведка, мединститут, но там надо было сдавать химию, которую я не знал. И, как говорила моя мама, я пошел по пути наименьшего сопротивления, По своей самоуверенности, которая всегда соседствовала с неуверенностью у меня, я решил, что мне не страшен конкурс и подал документы на истфак нашего Университета.
Началось все с сочинения. Получил пять по литературе и четыре по русскому языку. Потом была география. Принимал экзамен проректор, полковник МГБ Тимошкин Дмитрий Степанович, высокий человек с офицерской выправкой, его уважали и боялись. Ходила по Университету такая формула: третья форма латинского глагола «боюсь» - timere,timere, Тимошкин. Было такое впечатление, что он о нас все знает. Билет я знал, ответил, дает мне вопрос по карте. Ведет указкой от Ладоги и по Волге за Каспий. Спрашивает: «Это путь из варяг в греки?» На такой мякине меня было не провести. Отвечаю: «это скорее путь из варяг в арабы!» И показываю ему путь из варяг в Византию. Получаю пять и гордо удаляюсь (почему – то он ко мне благоволил и никаких гадостей, а их в его распоряжении было много, мне не делал). Спасибо ему. После смерти Сталина он вовремя сориентировался: в Университете на географическом факультете появилось с десяток студентов из Болгарии, и их дипломные работы легли в основу кандидатской и докторской диссертации: «Районирование Болгарии» у Дмитрия Степановича Тимошкина.
Остались немецкий и история. Пришел на немецкий с задранным носом. Экзамены идут в двух аудиториях. К одной двери хвост абитуриентов, к другой – один – два человека. В аттестате у меня пять, и я убежден, что я чуть ли не знаю язык. И гордо иду туда, куда не случайно, видимо, знающие немецкий, либо демобилизованные (им было достаточно тройки, так как они шли вне конкурса), либо такие простаки, вроде меня. Принимала экзамен Белинская Е.П., потом она вела у нас немецкий, и мое самолюбие было удовлетворено: в дипломе – пять по немецкому. То ли им надо было отсеять побольше, то ли я плохо отвечал, но вышел я с тройкой, что автоматически лишало меня шансов на поступление.
Оставался последний экзамен – история. Уже готовился. Ответил без замечаний. Владимир Иванович Кузнецов, тогда декан факультета задает «дополнительный» вопрос о какой – то работе Ленина. В программе ее не было. Я ответил. Он: "А точнее. Ближе к тексту". В общем, ушел с четверкой (потом мои неудачи вызвали возмущение и Павла Ивановича Пешкова и Нат. Михайловны (немецкий), но дело было сделано), я не добрал баллов и не прошел. Был расстроен и растерян.
И тут проявила армейскую напористость Нина Андреевна, мамина сотрудница. Взяла письмо от партбюро треста и пошла в деканат. В результате я был принят на заочный факультет с правом посещения лекций, короче – кандидатом, таких в группе было четыре – пять человек и среди них моя давняя знакомая еще по Лесной школе 1945г. Люда Семенистая. Тяжелым было 1 сентября. «Все пойдут на занятия, а я?» Вот через пару дней и пошла Нина Андреевна в деканат ходатайствовать за меня. Она прошла войну, старшина, боевита и, дай ей бог здоровья, хорошо относилась к маме, работая с ней в тресте, и ко мне. И через несколько дней после 1 сентября я пришел на занятия. Начались мои университеты. Кончилось детство, началась юность.

@темы: Воспоминания

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Что я помню. Баскетбол и девочки. Собко и Малышко

В девятом классе старые Любови были забыты. Наш тренер по баскетболу, Екатерина Ивановна, работала тренером «Спартака», занималась с девочками своей 14-й школы и нашей командой школы 13.
Девчонки были красивы, симпатичны, спортивны. Естественно, началась «дружба». Выражалась она, кроме совместных тренировок, в прогулках по Советской по вечерам и проводах девочек до дома. Все красавицы из компании Альберта были забыты. Три девочки были «звездами» для наших баскетболистов 7-х, 8-х, 9-х классов: это были Лида Шерстнева, Галя Собко, Лена Малышко и др. Душой нашей баскетбольной команды были Володя Проваторов, Игорь Серлин, Спивак и другие ребята. Я был сражен Леночкой Малышко. Миша Пащенко положил глаз на Лиду Шерстневу, дружили мы и с Галей Собко. Я ходил хвостиком за Леночкой, вздыхал, дарил цветы, хохмил в меру способностей. Кроме прогулок вечером и тренировок мы встречались в Пушкинской библиотеке.
В этом году Сталинскую премию получили однофамильцы наших девочек Вадим Собко и Александр Малышко. Я не мог отказать себе в попытках скаламбурить: стоя у стола библиотекарши, девочки стояли за мной, я попросил две книги Малышко и Собко. Девчонки рассмеялись, а я гордо отправился на место. Так, два года до окончания школы мы играли, гуляли, влюблялись. Были мы наивны и инфантильны. И пока мы вздыхали, у Лены Малышко появился деловой паренек, потом он стал сотрудником КГБ, дослужился до майора, вскоре после школы он женился на Леночке, умер рано. Лена закончила Университет, биофак, Галя Собко закончила историко – философский факультет, преподавала русский язык в автодорожном техникуме. Лида закончила геофак Университета.

@темы: Воспоминания

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Подслушеное

Мама разговаривает с дочкой лет 5
- Мама, а почему у меня нету дедушке?
- Почему нет, есть. Только он умер когда тебя еще не было
- А где я была?
- Тебя еще вообще не было. Дерево как выростает. Сначало сажают семечко, оно дает росток и из этого ростка вырастает дерево
- Понятно! Сначала меня посадили

@темы: Город

---

Что я помню. 7 класс (1947/1948 уч.год) – 8 класс (1948/49)

Этот класс был выпускным, мы заканчивали семилетку. Еще весной 1948г. мы стали задумываться, что делать дальше. Как всем мальчишкам в этом возрасте хотелось стать моряками. Тем более спешили стать взрослыми и самостоятельными, облегчить жизнь маме. Женька Евнин собирался в авиационный техникум, мы с Геной Бабиевым начали собирать документы, к ужасу мамы, в мореходное училище им. Седова. Но уже в кабинете окулиста все было кончено: оказалось, что у меня близорукость и, хотя это было 0,1 диоптрия, в мореходку требовалось 100% зрение. Было решено, что надо идти в 8 – 10 класс. Но у меня в свидетельстве об окончании седьмого класса кроме гуманитарных предметов, почти по всем предметам стояли «тройки». Марк Самойлович Бинц, ссылаясь на то, что я «не от их микрорайона» отказался взять меня в восьмой класс и отправил расстроенную маму в школу N12 (аксайская школа), считавшуюся самой хулиганской школой района, да и по уровню знаний, которые она давала, она была последней школой района. Да и добираться туда было сложно, двумя трамваями. И мама поехала очень огорченная в школу N13, директором которой был тогда Анатолий Парфенович Дерябин, замечательный человек и педагог. Ознакомившись с моими достижениями в науке и образовании, он успокоил маму и взял меня в восьмой класс. «Я люблю читающих мальчиков»,- сказал он маме, а, может быть, взял в пику Бинцу.
Его 13 школа славилась сплоченностью и самоуправлением, во г лаве Учкома и Комитета ВЛКСМ стояли «взрослые» ребята, война! Многие кончали школу в 20 лет, носили, донашивали армейскую униформу, франтоватые усы, по взрослому курили, а вот мата я не помню.
Итак, экзамены сданы, свидетельство на руках. Из двух седьмых классов Бинц с трудом набрал один восьмой, брал только «хорошистов». Миша, Альберт, Юра Шатров, Миша Водяной, Боря Будагов оказались в одном классе. Большинство ребят класса пошли в профтехучилища, техникумы города. Петя Сариев и Гена Бабиев, раздумавший идти в мореходку, пошли в железнодорожный техникум, Женька – в авиационный техникум, Чайковский – в Бакинское мореходное училище. Кто куда. А я первого сентября снова начал учебный год в новой школе. Новичков в классе было несколько человек. Я был знаком шапочно с двумя ребятами, обоих встречал у Альберта: Миша Пащенко и Жезик (Евгений) Атаманов. Оба слышали о том, что мой дядя известный ростовский поэт В.К.Жак и знали мою школьную кличку – постарался Женька Евнин – «Теньтик» (так называли героя грузинской сказки, которую дядюшка перевел еще до войны).
Пока я был новичок, и они ко мне не привыкли, они на переменах дергали меня, видя, как мне это неприятно, дразнили меня строчками из этой сказки.
Учительский коллектив был разный. Классным руководителем у нас была учительница математики Антонина Ивановна Полякова. Отличный была преподаватель и воспитатель. Если даже я, абсолютно темный в математике, в аттестате зрелости имел четверки (алгебра, геометрия, тригонометрия), то это всецело ее заслуга. Седая, статная, всегда очень аккуратно одетая и причесанная, она очень многому нас научила. Было их три сестры, все три учителя, жили они втроем в маленьком нахичеванском особнячке через два дома от школы. Здание нашей 13 школы, бывшая гимназия напротив кинотеатра «Спартак» в годы войны было отведено под госпиталь и уже после нашего выпуска было возвращено школе, а пока мы размещались в старом здании какого – то ремесленного училища на углу 13 линии и Инженерной улицы.
Говорили, что сестры Поляковы – дворянки, что их мужья были офицерами белой армии и то ли погибли, то ли ушли с Деникиным. Учителем литературы с девятого класса у нас стала прекрасная учительница Елизавета Петровна Чараева, закончила она в свое время Сорбонну, что было не редкостью для нахичеванской армянской интеллигенции. Мы часто бывали у нее дома, в маленьком особняке на 14 линии.
В восьмом классе русский язык и литературу до Елизаветы Петровны преподавала у нас пожилая учительница, литературу она знала и любила (в восьмом классе это был курс зарубежной литературы). Помню ее урок о Мольере: «Ты этого хотел, Жорж Данден».
Но с нашим веселым классом было совсем не просто, и после этого года она ушла на пенсию. Любимое развлечение было притащить скелет из кабинета биологии, одеть на череп чью – то ушанку, на плечи чей – то ватник и получать удовольствие, когда учитель удивлялся, войдя в класс: «кто это в одежде и в шапке?» У Елизаветы Петровны такие номера не проходили, она так могла выдать, так припечатать, мало не покажется. В общем, уважали ее.
Историю в восьмом классе у нас вел Павел Васильевич Магер. Историю знал, но его уроки как – то не запомнились. Потом он ушел в Университет, где мы с ним встретились, но он у нас не вел, и мы друг друга не «узнали».
А с девятого класса историю у нас вел Павел Иванович Пешков, замечательный человек и учитель. Он воевал, потерял ногу, под Юшунью при освобождении Крыма. Он оставил о себе у всех, кто его знал, благодарную память. Учительницей немецкого языка у нас была Наталия Михайловна, а фамилию я не помню. Тогда было новое поветрие в преподавании иностранных языков в школе. Главное – знать грамматику изучаемого языка, остальное дело десятое. Так и получилось, что мы зубрили грамматику (Passiv bildet man aus и т.д.), а язык даже минимально не знали. Но мы этого не знали, хотя и догадывались, что умение перевести текст со словарем – это еще не знание языка.
Учителей географии и биологии - не помню, как-то не отложилось в памяти. Одним из самых оригинальных и знающих преподавателей у нас был учитель физики Петр Георгиевич Ковалев. Он пользовался у нас непререкаемым авторитетом и действительно был великолепным и знающим свой предмет учителем. Петр Георгиевич был из многодетной крестьянской семьи, все его братья и сестры сумели получить высшее образование и стали классными специалистами. Я знал одного из его братьев Ивана Григорьевича Ковалева, он долгие годы (до войны и после) работал вместе с мамой в тресте «Ростовстрой» инженером - строителем.
Петр Георгиевич прошел войну, любил рассказывать забавные истории из своей военной молодости. При объяснении материала на доске действовали забавные персонажи – человечки – «Некто». Искренне расстраивался при плохих ответах. Сунув под руку неудачнику дневник с двойкой, он обиженно и огорченно возглашал: «Юноша! Скажите Вашим родителям, что инженер из вас не получится!»
Губило его то, что он иногда на уроке влезал в другие предметы: «Розенфельд! – кричал он на уроке – что Вы ведете себя как американская янка в Корее». Или вдруг он выдавал такой перл: «Как говорил английский король: «После нас хоть потоп!». В нашем классе такие вещи не проходили. Взвивался с места высокий и умный Виталька Денежкин и с блокнотом и ручкой в руке, готовый записывать ответ Петра Георгиевича: «Какой из английских королей это сказал?» Петр Георгиевич багровел, понимал, что эти негодяи его ловят, но ответить не мог. Что делать? Плоды нашей системы образования 30-х годов: свой предмет специалист, как правило, знал блестяще, а вот гуманитарный цикл был за пределами образования.
Исключения были редки.
Особенно это сказалось в моих взаимоотношениях с химией. До восьмого класса в 26-й школе вела у нас химию Мария Михайловна Текучева. Во время войны она была в Ростовском полку народного ополчения. Вышла замуж за одного из командиров этого полка, вскоре погибшего в бою. После войны его именем была названа одна из улиц Ростова, тогда – на окраине, теперь – в центре города. Мария Михайловна была отличным химиком, да и я много читал популярных книг по химии. Когда я пришел в 13-ю школу – все изменилось.
Химию у нас вел Петр Андреевич Ткаченко. Тоже прошел войну, донашивал военную форму, видимо, человек был незлобивый и добрый, имел фамильярное прозвище «папаша». Химию знал в пределах учебника, в остальном был абсолютно неграмотен. Разумеется, почувствовав его слабину, ему садились на шею. На его уроках можно было заниматься чем угодно. Отвечали у доски по шпаргалке и по подсказкам. Контрольные писали, нагло положив на парты открытые учебники. В общем, химию мы не знали.
Учителем физкультуры был человек замечательный: Владимир Филиппович Русанов. Учитель он был прекрасный. По специальности он был гимнаст. При полном отсутствии условий – маленький физкультурный зал из двух соединенных классных комнат (тут занимались и гимнастикой, и баскетболом, и волейболом). Вместе с ребятами во дворе он построил баскетбольную площадку. В восьмом классе Владимир Филиппович договорился о том, что школа стала подшефной школой «Спартака».
В школе была сильная баскетбольная команда, и вот появилась у нас тренер Екатерина Ивановна Литвиненко. Она работала физруком в нахичеванской женской школе N14. А у нас вела баскетбол. Вскоре она вышла замуж за Владимира Филипповича. Очень был здоровый человек, а умер рано. Пользовался большим авторитетом у ребят, но говорил он с нами как старослужащий старшина: кратко и приказным тоном.
Запомнился мне и старший вожатый. Молодой парень, худой, в армейской шинели. В восьмом классе он предложил мне «вожатство» в пятом классе. Стал в это время вожатым в пятом классе своей школы и Альберт. Зимой мы вместе организовывали лыжные соревнования в парке Октябрьской революции. Других своих подвигов на этой ниве не помню. Позднее этот наш вожатый стал работником РК ВЛКСМ. Был одним из организаторов реконструкции парка им.Фрунзе, когда снесли нахичеванский Собор и разбивали в этом парке розарий. Говорят, что собираются возводить Собор снова, чуть ближе к 26-летию при участии Еревана. Интересно, будет ли это повтор Старовского собора (первый собор был построен по проекту петербургского архитектора Ив. Старова).
Теперь о нашем классе. Он был типичен для школ тех лет. К выпуску нас было 26 человек, две чертовы дюжины: английская группа и немецкая группа по 13 человек в каждой. Нахичевань – город интернациональный, и в классе у нас были русские, украинцы, армяне и евреи, был даже один айсор (ассириец). Какой – то обособленности или враждебности никогда не чувствовалось. Более того, когда началась антисемитская компания «борьбы с космополитами» на выборах бюро ВЛКСМ класса избрали без всякой подсказки сверху всех трех евреев класса в члены бюро ВЛКСМ.
Секретарем бюро стал Владька Розенфельд, членами бюро стали Шура Дубинский и я (в классе знали, что я наполовину еврей). Класс наш был обычный и в тоже время уникальный. Все ребята, кроме одного (Виневского) получили высшее образование. Виневский («Виня») поступил в Новочеркасское военное училище, но вскоре вылетел за пьянку и неуспеваемость. Через несколько лет он погиб, подробностей я не знаю. Учился он еле – еле.
Половина класса стали кандидатами наук, а Костя Обморшев (он заканчивал Новочеркасский политехнический) стал доктором наук в Минске. Я о нем с 80-х годов ничего не знаю. Трагически сложилась судьба одного из наиболее способных наших ребят – Витальки Денежкина. Сын офицера, погибшего на фронте и учительницы русского языка нашей школы, он несколько лет учился в Суворовском училище, вынес оттуда мальчишескую лихость, кураж, славу покорителя девчачьих сердец, действительно был ярок и красив, удачлив. Пользовался большим уважением в классе, но был заносчив, любил посмеяться над более слабым и менее знающим. Дружил с Козловым, тоже очень способным мальчиком, он ушел из девятого класса. Утверждал, что сподвижник Пржевальского, путешественник Козлов, его предок. Позднее Козлов станет известным в городе художником – фотографом. Судьба Витальки Денежкина была трагична. После школы он поступил в РИНХ (Ростовский институт народного хозяйства), иначе в РФЭИ (Ростовский финансово – экономический институт). К этому ВУЗу отношение было не очень серьезное: его называли Танцевальным институтом с легким финансовым уклоном. В основном, туда шли девочки, поэтому мальчишек брали вне конкурса. Виталька быстро выдвинулся там. Он был хороший спортсмен, занимался и легкой атлетикой и волейболом. Еще в школе прославился тем, что согласился защищать честь школы в спортивной ходьбе на 10 тысяч метров. Это были районные соревнования, другие школы не выставили своих ребят на эту дистанцию, и Виталька гордо говорил еще перед стартом: «Сейчас я стану чемпионом района». Всем школам поставили баранку в этом виде, а Виталька стал чемпионом.
После окончания РФЭИ (он кончил его с отличием) далее аспирантура, преподавание в заводе – ВТУЗе. Подготовил кандидатскую, должен был ее защищать, он был любимцем завкафедрой Музы Ивановны, но по встрече Нового года, - было это где – то в конце 60-х годов – он проглотил рыбью косточку, три операции и Виталька погиб. Спасти его не сумели. Осталась молодая жена, резко сдавшая мама и маленький сынишка.
Еще перед нашим отъездом в Германию шестеро наших ребят умерли. Кроме Витальки и Вити Виневскоого, умер Юра Наумов. После РИСХМ’а он попал в целевую аспирантуру, хотя в школе он учился очень средне. Защитился, стал кандидатом наук, но заболел (у него было онкологическое заболевание) и рано умер. Остались жена и дочка.
Еще трагичнее была судьба Сережки Пира. Он закончил горный факультет Новочеркасского политехнического. Работал в шахте Новошахтинска. Дом, семья, машина, все, что нужно для счастья простого советского инженера.
Однажды вечером, возвращаясь домой из Ростова с семьей на своей машине, видимо, заснул за рулем, вылетел на встречную полосу, все уцелели, кроме Сережи. Был он очень славным парнем. У него был абсолютный слух, он прекрасно играл на аккордеоне, ребята любили петь под его музыку, а уж танцы без Сережи и его аккордеона было всегдашним сопровождением.
Погиб к 50-летию окончания школы и Вадик Сухомовский. Он был талантливым мальчиком. Его рано, в шесть лет, отдали в школу, был он самым маленьким и слабым мальчиком. У него была светлая, еврейская голова. Учился он легко, но не очень прилежно, хорошо играл в шахматы. Мама у него была деспотичная и подавила Вадима, строго наказывая его за малейший проступок или шалость. Поэтому, наверное, он тянулся к волевым и ярким ребятам, ходил хвостиком за Виталькой Денежкиным и Виталием Козловым. Отлично сдал экзамены на аттестат зрелости. Удивил всех, написав сочинение по «Евгению Онегину» всего на двух листах, тем не менее, умудрился раскрыть тему, и даже строгая и принципиальная Елизавета Петровна Чараева не смогла поставить ему меньше четверки. А, может быть, пожалела умного мальчика, мама поднимала двух детей без отца. Вадька после школы закончил энергетический факультет РИИЖТ’а, работал после института в какой – то конторе Ростовэнерго. Я его встретил лишь однажды после института, а вскоре кто – то из ребят сказал мне, что Вадим умер. Сердце.
Умер, не дожив до пенсии, и Дзерон Тирацуян. Где – то в девятом классе он пришел к нам в класс. До этого он жил и учился в одном из армянских сел в Донской Армении. Очень плохо говорил по – русски (учился, кажется, в армянской школе). Первое время чуть ли не любая фраза его вызывала смех. Это использовал Виталька Денежкин. Он не раз провоцировал Дзерона (Тиграна). Дает ему какую – нибудь неприличную фразу по – английски и убедит спросить на уроке у молоденькой учительницы, что это означает. Учительница смущается, группа хохочет, Дзерон чувствует себя героем. Вскоре вместо молоденькой учительницы группу английского языка взяла в нашем классе Мария Григорьевна Погуляева, с ней такие фокусы не проходили. Ребята относились к ней с уважением. С трудом закончил школу. Учился он плохо, Дзерон поступил на завод – ВТУЗ, закончил его, стал инженером, а погиб абсолютно нелепо. С кем – то из близких он ремонтировал в гараже свою машину. Машину неожиданно для Дзерона сдали назад, и он погиб под колесами. Жаль, мальчишка он был, как и Вадик Сухомовский, безобидный и компанейский.
О ком мы ничего не знали, так это Миша Попов. Он пришел к нам в 10 класс, ни с кем близко не сошелся. В классе был не заметен. После школы поступил в мединститут, закончил его, а дальше никто из наших не знал, ни где он, ни что с ним. Хочется вспомнить еще трех ребят, они учились в нашем классе, но ушли после восьмого – девятого класса.
Володя Глазунов. Мальчик из интеллигентной семьи, одновременно учился в музыкальной школе, отлично играл на пианино. Отец его был главным инженером мощнейшего строительного треста «Севкавтяжстрой». Володя был очень выдержанным, спокойным мальчиком, ироничным, этаким молодым англичанином, школьное прозвище у него было «Билл». В девятом классе они получили коттедж в городе – половину двухэтажного дома, и Володя ушел в 49 школу, которую он и закончил. Потом был РИСИ (строительный институт), и сразу после института он стал быстро делать карьеру и «вырос» до руководителя треста «Промвентиляция». Он благоденствовал, ездил за границу, даже в Швейцарию, куда простых смертных не пускали. Уже в Германии от сотрудников Зиновия, мужа Лили – Зиновий работал у Глазунова – мы узнали, что Володя умер. Жаль, школьником он был умным и хорошим товарищем.
Эмма Гентош. Ушел из девятого класса. Талантливый музыкант, закончил музыкальное училище и консерваторию. Стал композитором. Писал музыку для театров Ростова. Я знал его мало. Он дружил с Сашей Макаровым, Валей Насоновым и Володей Глазуновым. Сблизила их любовь к музыке. В последний раз видел его на выпускном вечере, он был приглашен и прекрасно играл в этот вечер.
Был у нас еще один паренек - Борисов. А вот как его зовут – я забыл. Он из девятого класса ушел в мореходку, несколько лет ходил в море, потом работал на Сельмаше. Встречались, вспоминали ребят, учителей, школу.
Первым по списку и на фото выпуска идет Миша Айрапетян. Очень хороший был мальчик. За несколько лет до него закончил школу нашу с блеском его старший брат. Это создает свои плюсы и минусы для младшего: «А вот твой брат учился на отлично и т.д.» Учился Миша хорошо, особенно по математике, физике, химии. Был спортивен, и в классе к нему все относились хорошо. После школы Миша поступил в НПИ, закончил его, работает инженером в Ростове. Женился он на девочке из компании Альберта Тане Белецкой. Встречались потом редко, но по приятельски. Однажды с Володей Маркиным были у них в гостях, где – то в середине 60-х. Засиделись до трех ночи, играя в преферанс, пока Татьяна нас не выгнала. Последние 20 лет мы не виделись, только передавали приветы через Альберта.
Дальше в журнале по списку шел Жезик (Евгений) Атаманов. Судя по фамилии, Жезик имел какие – то казачьи корни, но нигде об этом не говорил. Поскольку он жил на углу 20 линии и Мурлычевской, он с детства знал Альберта (Альберт и сейчас живет в квартире своей тетушки, после смерти своих родителей и продажи своего дома, где так часто бывали мы в школьные годы). Бывал там изредка и Жезик. Отец его был какой – то директор, и в этом доме у них была отдельная (двухкомнатная) квартира, обычная для советских работников. Ближе мы познакомились, когда я перешел в 13 школу: все – таки знакомые, но он знал мою кличку «Теньтик» и весь восьмой класс доводили меня на переменах. Учился Жезик ни шатко, ни валко.
Запомнился мне один эпизод, связанный с ним. Он делал политинформацию. Ее делали все по очереди. И Жезик выдал: «В коммюню’ке Сов.прав-ва». Насмешил всех. Ему еще долго поминали коммюню’ку. Гуманитарные предметы давались ему труднее физики, математики, химии. Пошел он в РИСХМ, закончил его, работал инженером в Ростове, кажется, успешно сделал карьеру, в последний раз, когда виделись, он уже был каким –то начальником – директором.
Последние два года я сидел на одной парте (первой или второй – близорукость усиливалась, в кино я уже надевал очки) с Сашей Макаровым. Он был одним из лучших учеников класса, особенно, в математике и физике. Очень способный был парень, прекрасно играл на баяне, его уже в девятом классе часто приглашали на свадьбы и другие торжества в Александровке – казачьей станице, постепенно слившейся с Ростовом. Был он из простой семьи, но очень способный парень. Писал стихи, участвовал в самодеятельности. В 10 –м классе он посвятил мне следующие строчки:
«Что за столб без проводов
Медленно шагает!
Опять Володька Барсуков
В школу опоздает».
А я был не виноват: 14 школа, в которой училась Леночка Малышко, в которую я был влюблен, тоже начинала занятия с восьми часов. Я ее встречал, провожал до школы, а потом, отнюдь не медленно мчался к себе в школу и, конечно, опаздывал на первый урок. К концу года учителя к этому привыкли даже не очень меня ругали. Может быть, сочувствовали.
Саша с отличным аттестатом закончил школу и поступил на физмат Университета. В Университете мы с ним виделись часто, я даже ночевал у него в комнате общежития Университета на Горького, вместе проходили сборы в армии после второго и четвертого курса. После окончания Университета он работал в каком – то НИИ, но карьеру не сделал, был далек от необходимости (по Маяковскому) «рвать глотки и выплевывать кадыки», а жаль, человек он уже тогда, в школе был неординарный.
Таким же способным парнем, который в классе был одним из первых, был Боря Харламов. В классе любили и уважали Бориса. Человек он был добрый и коммуникабельный, все годы староста класса. Поднимала его одна мама. Учился Боря примерно, шел на медаль, но тут его подвел, невольно, я. Когда мы писали на экзамене работу по математике, Боря забыл одну формулу. Вернее, был неуверен, я сидел сзади него. Он спросил у меня, я не знал точно и сказал ему, что не знаю, но написал бы так. Он написал и в результате не получил «5», получил «4», а так как у него уже была одна «4», кажется, по русскому, то свою заслуженную серебряную медаль он не получил. До сих пор меня мучает совесть, что я его подвел, хотя Борис никогда не ставил мне это в вину. Это не помешало Борису поступить в РИСХМ, очень хорошо его закончить. Был толковым инженером, работал вместе с Лилечкой, сестрой Миши Шехтера, но скоро перешел на профсоюзную работу, но карьеру не сделал, не умел работать локтями. Очень давно не видел его и не знаю, работает ли он или уже на пенсии.
Самую большую карьеру сделал из наших ребят Костя Ивушкин. В классе он всегда был замкнут и молчалив. Учился слабо, всегда сидел с Виталькой Денежкиным, с ним он приятельствовал. После школы он ушел с Виталькой Денежкиным в РИНХ. Это был беспроигрышный шанс, так как немногочисленные мальчики – абитуриенты шли вне конкурса. Как он учился в институте – не знаю, думаю, что так же, как в школе, где он не блистал. Был в школе хорошим спортсменом, парень был рослый, красивый, никаких конфликтов с учителями и ребятами у него не было.
После института он работал в системе ОБХСС, потом стал генералом МВД. Ушел на пенсию в середине 90-х. Мы не встречались, видел его лишь один раз, когда он был уже на пенсии. Но я не подошел, смущал его генеральский пост, он тоже прошел мимо, видимо, интереса я для него не представлял, хотя и ругаю себя: надо было подойти.
Среди наших ребят выделялись двое: это были Саша (или Шура) Дубинский и Владик Розенфельд. Пожалуй, ярче и артистичней был Владька. Отец его, Семен Исаакович, был интересным человеком. После гражданской войны работал в конце 20-х годов в Одессе в ВЧК, в 30-х немного посидел, но благополучно вышел и успешно сменил специальность, будучи очень сильным и здоровым человеком, стал штангистом, а потом известным тренером по тяжелой атлетике. Владел идишем, именно от него Владька немного знал язык и любил вставлять в свою речь, всегда сочную и образную, словечки из идиш, латыни, немецкого. Владька был остроумен, артистичен, очень спортивен, с детства занимался в секции у отца штангой, - все это делало его очень уважаемым и авторитетным мальчишкой в классе.
Мама Владьки была библиотекарем, он был начитан и прекрасно учился. Когда в классе было образовано бюро ВЛКСМ, Владька стал секретарем бюро класса. На выпускном вечере Владька, поздравляя с выпуском, поблагодарил нашу учительницу немецкого языка Наталью Михайловну весьма изысканно, как он умел, латинской фразой: «Если можете – сделайте больше!» Владька закончил школу на «4» и «5», поступил в Медицинский институт, женился на самой красивой девочке курса, по направлению они уехали в Петрозаводск, где я его с трудом разыскал, когда был с нашей школьной тургруппой в Карелии, т.к. он сменил фамилию, взяв фамилию мамы. Я разыскивал в горздраве Розенфельда Владислава Семеновича, а он оказался Сильвестровым. Меня даже упрекнули в горздраве, «что же Вы не сказали, Владислав Семенович известный врач в республике». Потом выяснилось, что не только в республике, но и в соседней Финляндию
После нашей встречи в Петрозаводске мы обменялись письмами, но на мое второе письмо он не ответил. Так что, где он, что он теперь и как ему живется и работается, я не знаю. Только, когда я был у него в больнице, он уже был завотделением и дежурил в ночь, а утром мы уезжали, привезли по скорой старушку, и я слышал, как внимателен был к ней Владька, как профессионально он ее осматривал и успокаивал. Было ясно, что он состоялся, как врач.
Щура Дубинский, еще один член бюро ВЛКСМ класса, еще один еврейский мальчик (всего нас было четверо с Вадькой Сухомовским, но в классе мы никогда этого не чувствовали).
В 8-10 классе они жили уже в городе, я был у него всего один раз. Папа его был известным геологом. Учился Шура очень ответственно и успешно, но, в отличие от Владьки, держался чуть отстраненно и самостоятельно. Это был еще один «англичанин» в классе вместе с Володей Глазуновым.
После окончания школы он поступил на геологический факультет НПИ (Новочеркасского политехнического института). Долгие годы я о нем ничего не знал. В 90-х получил от него письмо. Он работал в г.Энгельс. Я ответил, но больше он не писал. Может быть, уехал…
Интересной и, кажется, трагичной была судьба Юры Глова. Поднимала его мама. Учился Юра старательно и вообще был образцово – показательным учеником и комсомольцем, любимцем Антонины Ивановны, член, то учкома, то комитета комсомола школы, со всеми был ровен и доброжелателен. Не помню, чтобы он был в конфликте с кем – нибудь. Заслуженно получил золотую медаль.
Дальше начинаются малопонятные вещи. Узнаем, что Юра после школы уехал поступать в МГИМО. Но мы знали, что для того, чтобы туда поступить золотой медали мало: нужна рекомендация обкома партии. Видимо, он ее получил. Он закончил МГИМО, но что – то у него не сложилось. Говорили, что он работает в каком – то политотделе МТС в нашей области. Дальше следы его теряются.
Иначе и более счастливо сложилась судьба Ашота Далаляна. Ему трудно давались гуманитарные предметы, но математика и физика шли у него хорошо. Он закончил РИСХМ, поступил в аспирантуру, защитился. Работал в ГСКБ Сельмаша, был послан в длительную командировку на Кубу, помогая в создании сахароуборочного комбайна. И по сей день работает в ГСКБ Сельмаша. И всеми уважаемый – не Ашотик нашей школьной юности – Ашот Георгиевич. Человек, сделавший себя сам.
РИСХМ закончил и Витя Свинцов. Прозвище у него было «Плюмбум» - по фамилии. Красивый и тихий мальчик был Ваня в школе. Знаю, что работает в какой – то конторе. Время от времени обменивались с ним приветами (у нас в школе работала учительницей русского языка и литературы Лилия Ивановна Канищева, сестра его жены). Вот от нее я и узнал, что у Вали жизнь и работа продолжаются.
Труднее сложилась судьба у Коли Чувараева. Он пришел к нам в девятом классе, кажется, из Чалтырьской армянской школы. Учиться ему было трудно во всех отношениях. Неважное знание русского, говорил с акцентом, пришел слабо подготовленным, но он прилежно и настойчиво учился, к тому же жил у каких – то родственников, каждую неделю ездил домой и привозил оттуда мешок картошки, и нередко сидел без копейки. Своим упорством в учебе вызывал общее уважение. Был по – крестьянски кряжист и по – медвежьи силен. Был любимцем Елизаветы Петровны Чараевой, которая много дома занималась с Колей.
После школы Коля закончил РИСХМ. Работал инженером, семья. Приходилось крутиться. Одно время работал главным электриком Нахичеванского базара.
Виделись после школы часто. Меня он еще в школе называл нежно – ласково «Барсучишка». Человек физически сильный и справедливый пользовался общим уважением и спокойно относился к подтруниванию Витальки Денежкина и Владьки Розенфельда.
Дружны и всегда были вместе в школе Володя Маркин и Валя Насонов. Володя Маркин был физически одним из трех самых сильных ребят класса (двое других – это Владька Розенфельд и Коля Чувараев). Володя давно и много занимался спортивной гимнастикой у Владимира Филипповича. Сильный и красивый был мальчик. Очень рассудительный и спокойный. Пользовался уже с восьмого класса большими симпатиями у девочек 28-й школы. Учился Володя хорошо, был музыкален. Отец его был завучем Школы Военно – музыкантских воспитанников. Но музыка Володю интересовала мало, а вот его брат закончил училище, учился потом в Москве и стал дипломированным военным дирижером. Человек Володя был хороший и компанейский, мы часто собирались у них на квартире. Они жили в квартире при училище. Товарищ Володя был надежный и всегда стоял на стороне справедливости. Именно он сначала уговорил меня заняться гимнастикой, «подкачаться», как он говорил, год я ходил с ним на занятия, пока меня не уговорили – рост был баскетбольный – заняться баскетболом.
Володя с Валей познакомили меня и с девочками 28-й школы, их приятельницами. Но об этом я еще расскажу. После школы Володя поступил на механический факультет НПИ. Стал – инженером – механиком по силовым установкам. Несколько лет плавал механиком на судах. Потом работал механиком на холодильных установках в железнодорожных вагонах. Мотался по всей стране - 45 дней в поездах, 45 дней – дома.
Крепкая дружба связывала Володю с Валей Насоновым. Валя учился хорошо, занимался музыкой (скрипка). После школы Валя поступил в Николаевский кораблестроительный институт. О себе Валя ничего не рассказывал, и о нем и о его семье в классе не знали, кажется, и дома у него ребята из класса не бывали. Интерес к музыке сблизил его с Эммиком Гентошем, когда он учился в восьмом классе в нашей школе. Через несколько лет после окончания института Валя оказался снова в Ростове. Он был уже директором фабрики, производящей тетради, дневники и прочую полиграфическую продукцию. Валя был видным парнем и пользовался большим успехом у девочек, всегда аккуратно одетый и причесанный, хороший танцор и кавалер.
Всегдашним физоргом класса был Лека (Леонид) Сафарьян. Он был заядлым футболистом, капитаном нашей футбольной команды. Верный товарищ, уже в школе был способен занять принципиальную позицию в любом споре и столкновении. Жил он с мамой, об отце не распространялся, однажды оговорился, что 1937 год проехался и по его семье.
Учился Лека средне, с упоением играл в футбол и болел за «Ростсельмаш». После школы закончил РИИСХМ, работал на заводе «Красный Аксай». Перед уходом на пенсию работал в отделе кадров «Красного Аксая». После перестройки подрабатывал, торгуя книгами в коске, но остался таким же оптимистом, каким был в школе.
Еще одним доктором медицины стал наш соученик Альфред Сагомонян, Алик, так его звали в классе. Он был из семьи нахичеванских медиков, учился он прилежно и еще в школе мечтал о мединституте. Всегда был отзывчив и приветлив и, став врачом, он работал в нашей нахичеванской поликлинике участковым терапевтом и быстро завоевал известность в округе, как внимательный и участливый доктор. А потом с женой и детьми он уехал в Усть – Лабинск, где ему обещали работу и квартиру. Потом слышал, что Алик с семьей перебрался в Краснодар. Больше я его не видел. Где он сейчас я не знаю.
Среди армянской колонии нашего класса был и Гарник (Гриша) Кентенян. Как и все наши ребята, он был хорошим, старательным в учебе и свойским парнем. Несколько застенчивым и добродушным. После окончания школы Гарник поступил и закончил РИИСХМ. Работал инженером, кажется, на Сельмаше. Несколько раз встречал его в трамвае. Потом у него родилась дочка, очень хорошая девочка с прекрасными армянскими глазами.
Но, увы, девочка с детства была больна, и врачи не могли ей помочь. Гарник очень переживал невозможность помочь ей. После начала перестройки они переселились в Армению, кажется, в Ереван, говорили ребята, что, якобы, там есть врачи, которые могли помочь девочке. Теперь ведь она уже взрослая. Дай – то Бог, чтобы ей сумели помочь.
Ну, вот остался Михаил Иванович Пащенко, человек солидный рассудительный, конечно, больше известный в классе, как Мишка Пащенко. Первые полгода они с Жезиком изводили меня Теньтиком, потом подружились. Учился Мишка старательно. Где – то в восьмом классе стал бывать у Альберта, девочкам он нравился: вежливый, симпатичный, высокий, хороший спортсмен. Нас сблизил и баскетбол. Родители Миши Иван Сергеевич и тетя Дуся вместе с Мишей жили на 18 линии в двух маленьких комнатках полуподвального этажа, заставленных огромными аквариумами. Они торговали рыбками и дафниями, сухим рыбным кормом. Ведал рыбками и заготовками рыбного корма Иван Сергеевич, покупало корм у тети Дуси пол- Нахичевани. Было у них тепло и уютно. Люди они были простые, малообразованные, но приветливые и гостеприимные. Жили они по тем временам достаточно зажиточно, числились официально ответственными за отопление дома. Всегда были готовы покормить и меня, да еще Иван Сергеевич обычно наливал нам по чарочке своей крепкой домашней настойки.
Миша всегда был хорошо одет и ухожен. А еще тетя Дуся прекрасно жарила семечки, и Мишка и его родители всегда их щелкали. С Мишей мы вместе ходили на тренировки по баскетболу и волейболу, гуляли по Нахичевани, по Советской со знакомыми девочками, часто бывали у Альберта. Миша хорошо рисовал, вместе с ним мы делали классную газету, и получалась она яркая и праздничная, благодаря его оформлению. Учился Миша хорошо, да и все учителя к нему относились как – то с теплотой. Может быть, отсюда пошел его конформизм, проявившийся уже в институте и позже. Он хорошо закончил РИИЖТ. В конце пятого курса он женился на прекрасной девочке, дочке своего научного руководителя, сразу поступил в аспирантуру, закончил ее, защитился. Получили они квартиру в институтском доме, он уже работал в РИСХМе. Потом он разошелся с женой, уехал в Москву, преподавал там в одном из институтов, женился второй и третий раз, не исключаю, что к перестройке он защитил там и докторскую. Из Москвы он уже не писал, пару раз приезжал в Ростов на похороны родителей. Встречались, но уже не по приятельски. Да и к его друзьям по институту он не заходил. Как сложилась его жизнь дальше, я не знаю.
Может быть, стал ура – патриотом и взлетел на гребне перестроечной волны, он всегда был «правильным» и «удобным» для начальства, так что все возможно. А жаль: хорошим он был мальчиком, товарищем, другом. А пока три года мы были одним классом; конечно, бывали и столкновения и конфликты, возникали и отдельные группы, но жили и учились мы дружно одним классным коллективом.
Ну, вот, а теперь мне остается рассказать о моих впечатлениях об этих трех годах нашей юности.
Здание школы было более удобным и приспособленным для учебы, чем 26-я школа. В классе шумно, поскольку новичков несколько, к моей радости никто не обращает на меня внимания. Постепенно знакомимся с ребятами и учителями. Частенько возвращаемся после уроков или с Мишей Пащенко, прозвище в классе «Почин», либо с Жезиком, или с Володей Маркиным. А вокруг осень наша ростовская со своими красками яркими и запахом сжигаемой листвы, своеобразный и любимый запах ростовской осени.
Одно из самых ярких впечатлений – прием в комсомол. Конечно, значение и чтение советских детских книг и своеобразный рубеж возрастной – прощание с детством, да и почти все мои школьные приятели уже были комсомольцы: И Мишка, и Альберт, и большинство моих приятелей и знакомых. Как само собой разумеющееся было вступление в комсомол! Это значило изменение к взрослости, социального статуса.
Красный галстук был уже не престижен, мы же уже почти взрослые. Для приема была необходима рекомендация. К моей радости кто – то из десятиклассников, посмотрев на мою огорченную физиономию, ведь меня никто не знал в новой школе, а для рекомендации требовался стаж и знание человека не менее года, достал авторучку и дал мне рекомендацию, я ему был очень благодарен, а вот, увы, имя его и фамилию я не запомнил. В классе и на комитете ВЛКСМ школы все прошло благополучно, а вот на бюро РК ВЛКСМ дело чуть не закончилось для меня печально. Членом бюро РК ВЛКСМ была Лена Ермакова, старшая вожатая школы N26, которая пару лет назад ввела меня в Совет дружины, поручив «ответственную» работу: распространение в младших классах членских книжек Общества Красного креста и Красного полумесяца. Значки членов общества и членские билеты малышей привлекали, а вот платить деньги за вступительный взнос и членские взносы никому не хотелось. Лена несколько раз песочила меня за плохую работу, но навязывать членство в добровольном обществе КК и КП мне не хотелось. В общем, провалил я это общественное поручение. И вот идет прием, я уже ответил на все вопросы, и вдруг Лена говорит, что я завалил важное дело и принимать меня преждевременно. Голоса разделились. Так было всегда: то, что у моих друзей проходило без сучка и задоринки, у меня обязательно что – то мешало. Спас меня секретарь бюро РК. «Выйди – ка, обожди в коридоре, мы обсудим еще раз». Вышел, думаю, какой позор: не приняли меня в комсомол. Но тут меня позвали и поздравили, вручив значок и билет. Счастью моему не было предела. От РК мимо пл.К.Маркса и Нахичеванского базара я бежал домой, гордо поглядывая на значок у меня на груди. К моему удивлению вечером мама почему – то встретила мое радостное сообщение с грустью, наверное, вспомнила судьбу отца. Она всегда очень боялась, чтобы я не повторил его судьбу.
Но до осознания окружающих событий было еще далеко. Запомнилось и еще одно событие. Вместе с В.Маркиным и В.Насоновым я принял участие в постановке «Снегурочки» Островского. Ставили в женской школе N28 на зимних каникулах. Я был Дедом Морозом. Но никаких талантов у себя не обнаружил.
Вскоре у нас в школе появился новый старший пионервожатый. В кителе и в шинели, худой и, наверное, голодный он чем – то напоминал мне Николая Островского. Вызвал он меня на перемене после вступления в комсомол и поручил мне ответственное задание: стать пионервожатым в пятом классе. Одновременно стал вожатым в пятом классе своей школы и Альберт. Мы с ним очень серьезно отнеслись к этому поручению. Вместе, двумя отрядами устраивали прогулки на лыжах, концерты и шахматно – шашечные турниры. Но к концу учебного года наш энтузиазм с Альбертом стал угасать. Ребят на наши мероприятия приходило все меньше, и дело наше стало угасать. В 1948 году проходили очередные выборы в Советы, какие не помню. И опять я спешил к шести часам утра, первым трамваем добраться в школу и постоять там у избирательных урн. Ведь это такое достойное дело: ведь самые демократические выборы в стране, и мы тоже участвуем в этом действе, таинстве. С концом восьмого класса связана первая трагедия - смерть Юры Шатрова.
9 класс (1949/50г.) В декабре отмечалось 70 –летие И.В.Сталина. В стране уже вовсю шли антисемитские или антиинтеллигентские компании. А ведь именно в это время набирали силу и другие события. В Китае – образование КНР и изгнание чайканшистов, образование ГДР, Движение сторонников мира и Стокгольмское воззвание о запрещении атомного оружия и, наконец, война в Корее, вот – вот могущая перерасти в третью мировую. Зимой (в декабре 1949г.) началась всенародная эпопея 70-летие дорогого тов.Сталина. Повседневно в газетах и по радио рассказывались и печатались приветствия и рапорты любимому вождю и учителю.
К моему удивлению и у мамы и у Жаков это не вызывало восторга. Но мы были тоже захвачены этой волной. На комсомольском собрании решили собрать мелочь и отправить в Москву приветственную телеграмму от нашего комсомольского класса. Пошли с Владькой Розенфельдом и Шурой Дубинским, всем состава бюро ВЛКСМ класса и отправили по адресу Москва, Кремль, тов.Сталину наше поздравление. Правда, почему – то Антонина Ивановна – наш классный руководитель, энтузиазма не проявляла по поводу нашего щенячьего энтузиазма. Да и мама давала мне понять, что она не одобряет много в нашей жизни. Однажды Анна Исаевна, уже в дни, когда началась компания антисемитизма, посадила нас с Мишкой на диван и очень осторожно повела речь о 1937г, об арестах, терроре, уничтожении ленинской партии и ленинских заветов. Уроки пошли в прок, многое мы стали понимать более критично.
Но жизнь продолжалась: мы по-прежнему собирались у Альберта, танцевали, провожали девочек, звездой и королевой этих вечеров была Ирэн Сармакешева. Я продолжал очень часто бывать у Шехтеров, да и Мишка бывал у нас. Играли, читали, вместе ходили в театры.
После войны мы с мамой ходили и в наш нахичеванский театр комедии. В то время там работали много талантливых артистов: супруги Каменские, Лобода и многие другие. Ходили мы туда с Раисой Львовной Евниной и Женькой. В антрактах Женька начинал ходить на голове, и дело кончалось тем, что нас доставляли к мамам и упрекали в том, что мы не умеем себя вести. Мне попадало от мамы, Раиса Львовна немедленно выступала в защиту. Вспоминаю запомнившийся мне спектакль «Беспокойное хозяйство». Хороший был этот старейший театр Ростова – Нахичевани, теплый и уютный.
Бывали мы уже с Шехтерами в театре им. Горького, тогда до восстановления театра на Театральной площади он давал спектакли в филармонии. Бывали мы и в театре Красной Армии и в музкомедии, где мне очень запомнились «Корневильские колокола», «Табачный капитан» и спектакли классической оперетты. В театре Горького работала мамина подруга Полина Ивановна Петрова заслуженная артистка РСФСР. Иногда ходили по ее контрмаркам, но чаще покупали дешевые билеты.
Из спектаклей запомнились «Давным - давно», «Коварство и любовь», пьесы Островского. В то время там блистали Никитин, Буре, Леондор, Шатуновский и др. Любили мы с Мишкой бывать весной – осенью в цирке Шапито. Особенное удовольствие мы получали от турниров французской борьбы. Помню гастроли Дурова и Лазаренко. Тогда еще в Ростове не было здания постоянно работающего цирка. Шапито находился на Энгельса, во дворе за Дворцом пионеров. В цирке всегда был прекрасный оркестр. Еще одно наше увлечение было кино.
Еще в 1945г. вдвоем с приятелем мы отправились смотреть фильм «Иван Грозный». Для этого по пожарной лестнице мы забрались на крышу кинотеатра, спустились во двор, там были туалеты кинотеатра. Когда спускались, нас увидели из бухгалтерии, окно выходило во двор. Как мы не сорвались по ступенькам, а от туалетов можно было пройти в зал.
После войны мы смотрели фильмы, из так называемых трофейных с Диной Дурбин («Секрет актрисы» и др.), «Небесный тихоход», «Поезд идет на Восток», «Кубанские казаки» и другие. Такие фильмы, как «Девушка моей мечты», французские и итальянские фильмы мы смотрели с удовольствием и верили в правдивость совфильмов.
Несмотря на то, что учились мы уже в разных школах, старые связи сохранялись, хотя иногда дело доходило до конфликтов.
Инициатором одного из этих конфликтов стал сам Альберт, человек очень толерантный, но так уж получилось. Озабоченный тем, что у него дома стали собираться ребята и девочки из разных классов и школ, Альберт решил сократить «компанию» до терпимых размеров. Возможно, что Альберт хотел избавиться и от Вали Закруткина, так как Альберт был неравнодушен к Ирэн Сармакешевой, еще с первого класса, когда они сидели за одной партой, а Ирэн очень импонировал блестящий любимец девочек Валерий Закруткин.
В общем, Альберт устроил «выборы», кого «избиратели» хотели бы видеть в составе «компании». Все было, как у «больших». Бюллетени, списки, счетная комиссия. Петя Сариев и Миша Пащенко были на выборах, но в них не участвовали: «А мы не в вашей компании!»
В общем, вычеркнули меня и еще двух – трех человек. Как сказал Марк Аркадьевич, отец Альберта, вычеркнули тех, кто был из бедных семейств, стоящих на невысокой ступеньке социальной лестницы. Страшно огорченный я ушел, веря, что больше сюда не вернусь. Сижу дома, грустно. Стук в дверь Альберт и Миша. Оказывается, Марк Аркадьевич и Анна Исаевна, узнав о результатах «выборов» постыдили ребят, и они пришли. Недаром всю последующую жизнь я считал Мишу и Альберта своими лучшими друзьями. Вместе мы вернулись к Альберту. О выборах было забыто.
После девятого класса летом 1950г. втроем с Владькой Розенфельдом и Борей Харламовы мы через РК ВЛКСМ были направлены в Дорпрофсож СКЖД, Где нас утвердили в качестве помвожатых в Ейский пионерлагерь СКЖД. Потом мы поняли, что дирекция на нас заработала, так как зарплату нам не платили, и вожатых на наших отрядах мы так и не увидели. Но о деньгах мы как – то не думали и с удовольствием работали с детьми.
Но деньги нам все – таки были нужны, поэтому, когда кто – то из жителей Ейска пришел в лагерь с просьбой о помощи, мы охотно подрядились вырыть ему колодец за «приличное вознаграждение»: вырыли, получили по 30 рублей. Не помню, как поступили Боря и Владька c этими деньгами, я привез деньги маме, но она оставила их мне, и я купил на них три тома «Капитала» Маркса, каюсь: несколько раз начинал, но дальше 50 стр. так и не пошел, не по Сеньке оказалась шапка. Еще несколько эпизодов из этого летнего отдыха.
Это – лето 1950г. Как мы полагали, весь мир подписывал, в условиях начавшейся войны в Корее, Стокгольмское воззвание и требование запретить атомное оружие. Мы были очень горды, что и наши подписи были под этим воззванием. Бланки привезли в лагерь, и очень мы были рады, что и нам дали подписаться.
Среди пом.вожатых была и очень красивая девушка из Ейска Ида Вербицкая. Очень она мне нравилась. Но произошел конфуз. Вечером, в свободное время мы играли с ней в бадминтон, и в восхищении от ее ударов и не зная значения этого слова, я заорал: «Ну, Ида, ну лахудра!» Ида была старше и опытнее. Видимо, она знала точное значение этого слова. Она обиделась и ушла. Опытный Владька объяснил мне, что это значит, и почему Ида справедливо обиделась. Потом мы узнали, я - с горечью, что у Иды есть жених из самых высоко котируемых женихов Ейска – курсант Ейского авиационного училища черноморского флота. «Прощай, Антонина Петровна, неспетая песня моя».
И последнее. Одним из вожатых был Бизяев. Имя не помню, был он на несколько лет старше нас. Мы знали, что его отец доцент биофака Университета, но главное, в чем он нам признался, был он болтун, и, вероятно, стукач, но тогда мы этого не понимали. Он рассказывал, а мы, открыв рот, слушали, о его работе в органах. В частности, рассказывал о своем участии в «акциях» - расстреле «врагов народа». Каждый из его коллег должен был прочитать приговор осужденному и привести его в исполнение. Его жертва вдруг бросился к нему в ноги с криком: «Сынок, я же ни в чем не виноват!» Но взглянув на своего бледного от страха и смущения палача, вдруг встал и произнес: «Будьте вы прокляты!» Он выстрелил, но говорил, что до смерти этого не забудет. Мы с Борькой слушали, открыв рты, Владька иронически похмыкивал, видимо он знал от отца о подобных акциях.
Были у меня и два ляпа, которые я вспоминаю со стыдом. Однажды мы с отрядом возвращались из прогулки по берегу моря. Опаздывали к обеду, несколько ребят все отставали, не выдержав, я шлепнул одного из них по попке, другого по шее стукнул, конечно, слегка, но рассержено. Мимо шли какие – то женщины, которые обрушились на меня с криком: «Ты сначала заведи своих, а потом бей!» Я растерялся, но вдруг ребята хором начали кричать женщинам в мою защиту. Я был пристыжен и счастлив, что ребята не дали меня в обиду.
Однажды после обеда уложил отряд отдыхать – «тихий час». После моря и мне хотелось вздремнуть. Отряд как взбесился, не желая угомониться. Минут через десять терпение мое лопнуло. Я скомандовал: «Подъем!» Вывел ребят на площадку перед корпусом и, упиваясь властью, никогда себе этого не прощу, заставил их пробежаться три круга. После чего отряд лег по кроватям, и через пять минут все спали. Еле – еле поднялись после подъема. Получил урок на всю жизнь, что нельзя злоупотреблять властью, даже самой маленькой, особенно в отношении детей.

@темы: Воспоминания

---

Как Вам имя отчество

Зураб Израилович

?
Предел несочетаемого на мой взгляд

---

Травка

История 1.
Диалог произошел на центральном рынке города Кисловодска. Мне приглянулся пучек мяты. Спрашиваю у продавщицы:
- Почем травка?
- 20 рублей. Мята хорошая, далеко ездели, травка чистая
- Давайте пучек
Бабушка-божий одуванчик, смотрит на меня оценивающе и молвит:
- Есть травка позабористей...
- ?!
- В пакетиках...

История 2
В Нарзаной галереи. Стоим пьем водичку с пучком чебреца и дущицы. Вокруг кругами ходит мужик и пристально смотрит на траву
- А Вы ее как употребляете?
- В чай
- А-ааааааааа, а в водочку нельзя?

Время цветеня трав на дворе

@темы: Креатив, Путешествия

---

Что я помню. Доризо и Инайка. Сара Бабёнышева

Местом, где я увидел многих замечательных людей, была квартира Жаков на Энгельса. Сначала это были друзья Сергея и Лели по школе. Помню приезд Сары Бабеньешевой с Инайкой. Бывал я с этой компанией и на Дону.
Часто бывал у них друг Бини (В.К.Жака) – Владимир Дмитриевич Фоменко. Он очень любил повалять дурака, влезал через окно и кричал: «Веня, ты мне друг?» Замечательный он был человек, отличный писатель и человек.
В 1939г. он сел, но вышел, правда без зубов. Очень много сделал хорошего людям. Каждый раз дядюшка знакомил меня с интересными людьми. Помню приезд в какую – то инспекционную поездку поэта – бывшего ростовчанина из Москвы – Николая Доризо. Помню чей – то (дяди Бини?) экспромт:
«Истории опять крутнулось колесо,
И констатируем мы снова,
Что не дорезанный Москвою Доризо
Приехал дорезать поэтов из Ростова».
Запомнился его (Доризо) рассказ из военного недавнего прошлого. Среди трофеев оказались две цистерны спирта. Тут же выстроилась очередь с официальными заявками. Артиллеристам надо промывать спиртом прицелы, танкистам протирать броню. Среди очереди С.Михалков с канистрой. Каждого спрашивают для каких целей спирт, все врут. Доходит очередь до Михалкова. Почти ласково у него спрашивают: «Ты из армейской газеты, а Вам для чего спирт? Шрифт промывать?» - в ответ спокойный, чуть заикающийся голос – Доризо прекрасно это изображал – «Как для чего? Пить!» - под громкий хохот очереди.
Разговоров на политические темы – не помню, разве что намеком. Берегли себя и нас. Мы росли правильными и идейными, хотя болезненной занозой была память об отце, о чем осторожно рассказывала мама и мудро делилась с нами – Мишкой и мной – воспоминаниями о 1937 г. Анна Исаевна – мама Миши.
В седьмом классе все чаще стали собираться в гостеприимном доме у Альберта. Привлекало все в этом доме: и обстановка интеллигентного армянского дома, музыка, обычно играли Альберт и Петя Сариев, радиола, в гостиной шли танцы. Из мальчиков пользовался успехом у девочек умный, ироничный, красивый, на пару лет старше нас Валя Закруткин, сын писателя Виталия Закруткина, аристократ и задавала. Имел основания: был воспитан, знал французский, начитан. Девочки таяли, были здесь и наши сверстники Борис Будагов из богатой нахичеванской семьи, Борис Заверняев – сын прокурора, держался надменно и важно, конечно, Миша Водяной, Миша Шехтер. Обычно по праздникам вечер завершался ужином и даже несколькими рюмками водки с невиданной закуской. Поскольку я всегда был голоден, то эти застолья обернулись для меня однажды тем, что я был не в состоянии вернуться домой и меня уложили на диване, а утром опохмелили рюмкой водки.
Среди девочек - это были старые знакомые Альберта по первым годам его учебы еще при совместном обучении, и вообще девочки из «хороших» семейств. Самой интересной из них была Ирэн Сармакешева. Она была из старого армянского знатного и богатого семейства. Жила она с родителями в двух комнатках, переоборудованных еще в 20-х годах из старого каретного сарая, а через дорогу по той же 14 линии, чуть выше был расположен их фамильный особняк, в котором в это время был что – то вроде санатория – больницы для туберкулезных детей, где в 1944г. я пробыл почти год. Запомнился запущенный огромный парк, фонтан, скульптуры. Позднее Ирэн закончила биопочвенный факультет Университета, работала с радиоактивными изотопами, вышла замуж за ведущего артиста театра имени Горького М.Бушнова, родила ему сына и через несколько лет после Университета умерла от лучевой болезни. Хороший она была человек, мир ее праху.
Были здесь и Таня Белецкая, и Ира Гордеева, и Нэля Способина, и Галя Гребенюк и другие приятельницы Альберта. Бэла Петрова – очень интересная и умная девочка, дочь известного ростовского архитектора, рано умершего от рака. Обычно засиживались запоздно. Заводилами были Альберт, Валерий Закруткин и Миша Водяной. Нередко под аккомпанемент Пети вылезал и я, пытаясь петь залихватские ростовские песенки. Лучше бы я этого не делал, так как ни голоса, ни слуха у меня не было. Но твердо запомнил строчки Доризо: «…запели только б безголосые, а вокалисты подпоют».
Живое общение, которого мы при раздельном обучении были лишены, быстро заставило нас с Мишей забыть и «Голуби» и «Кожаную курточку». Мише нравилась Нэля Способина, хорошая симпатичная девочка, к тому же дочь работника трибунала, коллеги Бориса Моисеевича, нравилась она и Анне Исаевне.
Что касается меня, то я увлекся Инной Кириченко. Девочка жила в служебной квартире при металлическом заводе на 30-й линии, почти соседи. Ее отец был то ли директором, то ли главным инженером завода. Идя в школу по 30 линии, я старался встретиться с ней, тем более, что она была приветлива и дружелюбна. Но вскоре выяснилось, что ей нравится Юра Шатров, с Юрой я конкурировать не мог.
В «компании» было шумно и весело. Однажды вечером нас застала у Альберта гроза. Лило как из ведра. И тогда к нашей радости отец Альберта Марк Аркадьевич усадил нас пятерых или шестерых в свою машину и развез нас по домам. Очень мне хотелось, чтобы соседи или знакомые увидели, что я приехал домой на машине. Ведь это было в то время большая редкость, но лил дождь и на улице, и во дворе никого не было.

@темы: Воспоминания

---

Что я помню. Прикосновение к политике

В 1945г. или 1946г. все ждали амнистии. Мама от имени дедушки писала Сталину, просила о пересмотре дела. Наверное, таких писем были миллионы. В результате амнистии не случилось, только получили мы официальную бумагу, что Барсуков Павел Петрович умер… в 1942 году от воспаления легких. Да появился у нас «дознаватель», молодой парень с книжечкой красной, все расспрашивал об отце, но я держался нашей легенды: родители разошлись, отец - учитель умер в 1942г. Мама плакала (во время «визита» она была на работе), боялась «продолжения».
Постепенно мы осваивали квартиру, хотя большая комната до приезда тети Миры была пустой.
Потом они приехали. Нона поступила в Университет на физмат (отделение математики). А потом был 1948г. Начался он с февраля 1948г.. По стране шла борьба с космополитизмом, но сначала был 100-летний юбилей «Манифеста коммунистической партии» Маркса и Энгельса. После уроков всех спустили в спортзал. Марк Самойлович лично дежурил перед залом. А я удивлялся, как это можно сбежать с такого важного политического мероприятия. Женька и Гена таки сбежали.
Нона пришла из Университета. Обсуждались найденные на физмате преподаватели – космополиты – почти все были «лицами еврейской национальности». Шепотом, точно ее и дома могли подслушать, она рассказывала тете Мире, как шельмовались лучшие преподаватели. И кто – то из упрямцев осмелился к возмущению зала заявить: «Я не знаю более достойных имен в русской физике!» Это был явно мужественный поступок. Я не помню, к сожалению, фамилии этого человека, но, видимо, работу он потерял, а, может быть, и отправился в края весьма отдаленные. Помню выборы в Верховный Совет 1947 или 1948г. Вскочил затемно побежал в школу на избирательный участок. Ведь это такая честь постоять у урн, отдавая салют избирателям. Все принималось на полном серьезе.
Седьмой класс. Летом мама получила для меня путевку в пионерлагерь «Ростовстроя» в Аше, на море (это между Туапсе и Сочи). Горд был и счастлив необыкновенно. В первый раз еду на море (смутно помню, что были мы с мамой и отцом на пляже где – то на 19 км. под Владивостоком, но очень смутно: песок, медузы, море). Лагерь был маленький, уютный, восстанавливали его немецкие пленные, они же работали по хозяйству: пилили дрова, убирали территорию. Запомнились два человека. Все сигналы в лагере играл на трубе очень интересный человек. Говорили, что он - поляк (для нас человек из какого – то другого мира). Был он блондин с голубыми глазами и белой и, видимо, слишком нежной кожей для черноморского побережья. Загар его был яркокрасного цвета. Второй человек – воспитатель нашего отряда был, видимо, лингвист и, видя мой интерес, он много рассказывал интересного о (черкесах) и их борьбе с Россией, вынужденной эмиграции в Турцию, о языкознании. Тут я впервые услышал имя академика Мара, хотя до «Марксизма и языкознания» т.Сталина было еще далеко. А какое удовольствие я получал от моря, выходов в горы. Вернулся я худым, но загорелым до черноты и с массой впечатлений. Хочу быть моряком и путешественником, как это и предсказал мне дядя Исай.

@темы: Воспоминания

---

Немного Кисловодска

Гора Кабан
Субальпийские луга
Ящер у Замка "Коварства и любви"
Радуга над Олимпийским
Марийский перевал
Рим-гора

запись создана: 19.07.2008 в 02:00

@темы: Путешествия, Фото

---

Каждый день проходим по 20-30 км (половина в гору), пьем чай с травами и чистую родниковую воду, обливаемся нарзаном. От подобной жизни я скоро помру, но радует то, что помру абсолютно здоровой

@темы: Личное

---

Курортная жизнь как-то не шибко складывается. Одно радует - Интернет подключен! Пишите письма
Я тут так выматываюсь, что долго сидеть в сети не в состояние

@темы: Нытье