читать дальше Летом 1945г. мама получила, наконец, двухкомнатную квартиру на 2-й Степной, на окраине Нахичевани. Позднее в честь дагестанского большевика Уллубия Буйнакского, погибшего в годы гражданской войны, улица стала называться буйнакской. Друзья быстро переиначили ее в Барсуковские бульвары. Хотя в Ростове Уллубий, кажется, никогда не был. Ни трамвай, ни троллейбус еще туда не ходили. В троллейбусном парке на 20 линии стояли сгоревшие и растащенные троллейбусы. Трамвайные пути сохранились, но трамвай шел только до Нахичеванского рынка. Квартира наша, наверное, поэтому ее и дали маме, была разрушена. Это был четырехэтажный дом, так называемый экспериментальный, построенный в 1937г. Досталось дому в войну основательно: стояли в доме при немцах румыны, зимой они сожгли все, что можно было: и доски пола, и деревья во дворе, все было разрушено: и сантехника, и система водоснабжения, и центральное отопление. Поэтому мама на летние месяцы достала мне путевку в лесную школу. Это круглогодичное учебно – лечебное заведение для ослабленных детей, прежде всего находящихся под наблюдением Детского тубдиспансера. Летом уроков не было, жили, играли, дружили. Дети были, в основном, моего возраста. Здесь я продолжал много читать. В то время здесь работала и вела драматический кружок Лидия Михайловна Кац, тетя, мама Миши Каца, подруга Донички, одна из первых пионерок Ростова, потом она работала актрисой в Центральном детском театре у Натальи Сац, заболела, вернулась в Ростов. Чудом они с Мишкой уцелели, она болела и по возращению в Ростов, Мишу, как сына погибшего на войне командира и политработника взяли в школу военно – музыкантских воспитанников, а после войны в 18 лет он стал курсантом Ростовского артиллерийского училища (РАУ).
Лидочка, так ее называли в нашей семье, решила поставить свою любимую постановку «Золотой ключик или приключения Буратино». Она абсолютно правильно дала мне роль Дуремара. Я был длинный, худой, должен был противным голосом по ходу пьесы распевать: « Пиявки, пиявки, симпатичные козявки!» Очень мне было обидно, тем более, что и ребята нередко дразнили меня Дуремаром. Спасаясь от них и от Лидочки, я пытался удирать с репетиций, забирался с книгой под кровать в спальне, откуда меня извлекали и торжественно тащили на репетицию. Лесная школа была построена на старом закрытом углу нахичеванского кладбища. Она и сейчас работает на 36 линии. От кладбища сохранились кладбищенские кирпичные стены, мраморные и гранитные надгробья и большие старые деревья, в тени которых мы с удовольствием играли в войну и казаков – разбойников. Здесь судьба свела меня с моей приятельницей всей жизни, тогда маленькой рыжей девочкой Людочкой Семенистой, с которой мы приятельствуем вот уже больше 60 лет. Перезваниваемся, хотя и реже и теперь из Германии. Людмила играла Мальвину, девочку с голубыми волосами, голубых не было, а прекрасные золотые косы были.
Еще события этого лета в Лесной школе. У нас был прекрасный учитель – мастер по труду. Под его руководством, даже такой «безрукий» неумеха, как я, увлеченно – все сами! – плющил проволоку, напильником превращали ее в «пилку», работали с лобзиком, вырезая из старых кусков фанеры узорные рамочки для фотографий и другие вещички. У меня долго хранилась собственноручно сделанная рамочка с бабушкиной фотографией. Надвинулось солнечное затмение. Мы коптили в мастерской кусочки стекла и с любопытством следили, как закрывался солнечный диск, и не без страха: а вдруг солнце не вернется, животные волновались, выли собаки. Хотя перед этим нам все популярно объяснили, но когда солнце начало выходить из тени все – таки вздохнули спокойнее.
На одну неделю нас отправили за город на пригородный участок, полоть овощи. Дорога туда шла через пригороды – поселки. Остановились у одного из прудов за городом. Мастер разрешил окунуться. Был жаркий день. Плавать я не умел, неожиданно оказался на глубоком месте, стал подпрыгивать, наглотался воды и все бы кончилось плохо, но кто – то из ребят подплыл сзади и толкнул меня в спину, переведя из вертикального положения в горизонтальное, два – три судорожных гребка, и я оказался на берегу. Я даже не знаю, кто меня спас, но уверен, что это было бы мое последнее плавание, если бы не спас меня кто – то из ребят. Долго не мог отдышаться и надолго появился страх перед водой. А ведь и мама, и Давид, - все прекрасно плавали, научились еще в детстве на Каспии, когда жили в Порт – Петровске (теперь Махачкале).
Дорога шла на приусадебный участок мимо рощ жерделовых деревьев, мы на них набросились, ветки гнулись неумеренно от розово – желтых сладких плодов, что вскоре имело неприятные последствия. Набрали и ведра на компот.
Наш подсобный участок – огромное поле, засаженное овощами, на краю которого были выкопаны две землянки: мальчишек и девчонок. «Постели» из свежего пахучего сена, как сладко спалось тогда после работы. Надо сказать, что я не был приспособлен к физическому труду. Был слаб, быстро уставал. Ребята гнали свои рядки на прополке, а я отставал все больше. Опять же, возникали комплексы: ничего – то я не умею, ничего у меня не получается. Рад был, когда нас вернули в школу через неделю.
Где – то в середине августа состоялся спектакль. Собрались зрители: родители и знакомые. Пришел по моему приглашению мой старый приятель еще с довоенных лет Женя Евнин, сын начальника планового отдела маминого треста Раисы Львовны Евниной.
Большой любитель посмеяться над кем – нибудь и не всегда добродушно, он бегал перед спектаклем за Людмилой и, повторял придуманные им «стишки»:
«Впервые вижу это я,
Чтобы Мальвина рыжая была».
Людмила обижалась, но остановить Женьку я не смог до начала спектакля.
Через несколько дней после спектакля я перебрался в нашу новую квартиру на 2-й Степной, в дом, в котором мы прожили с 1945 по 1997 год, до нашего отъезда в Германию.