Лямбда окрестность множества Жизни
читать дальшеДети рождались в семье почти ежегодно. Жили в Порт – Петровске (теперь Махачкала) на берегу Каспийского моря. Семья была относительно зажиточная, была и прислуга. (См. воспоминания тети Миры и Донечки).
Первенцем в семье был Абрам. Он родился в 1896г. Дед был человеком религиозным и, как говорила мама, имена детей в семье были сплошь из Ветхого завета. Как это было тогда принято в еврейских семьях, образование начиналось с посещения хедера и обучению основам иудаизма и иврита. А с девяти лет начиналась гимназия. Рос Абрам или как его называли в семье Буся, Бусинька. Человеком он был замкнутым и застенчивым. Учился хорошо, но, в общем, был человеком порядочным, скромным и никак не героическим. После окончания гимназии, в П-Петровске ВУЗов не было, он уехал в Ростов, поступил на юридический факультет Университета. Жил он в семье тети Лены, сестры бабушки, в большой семье Соколиков, если я ничего не путаю. Дальше в моей памяти только отрывки из слышанного. Знаю, что была фотография его среди студенческой группы самообороны с оружием, хотя Абрам никогда не был воинственным человеком, да еще и очень близорукий. После революции (октябрьской) он вернулся в П-Петровск. Каким образом он оказался там в сотрудниках ВЧК и как он уцелел, когда пришли в П-Петровск банды Бичерахова, не знаю, но в 1918 году семья успела уехать в Ростов, может быть это и спасло.
Затем уже на моей памяти и всю жизнь, кроме эвакуации, он работал в Ростове и Краснодаре (после войны) юристконсультом в Ростовэнерго и Краснодарэнерго. В эвакуации, в Мелекессе он работал в лесхозе за городом. Это позволяло не голодать и даже подбрасывать картошку и нам. Жили они до войны с женой Фирочкой Мосяковой в квартале от нас, прямо напротив Чеховского по Ворошиловскому. Они были близки с семьей брата Фирочки Исаака и его жены Фанечки. У Абрама и Фирочки детей не было, и они относились к дочке Исаака и Фанечки _ Танечке – как к своему ребенку. Абрам и Фирочка часто бывали у нас на Чеховском. За исключением семьи Лии, в семьях маминых братьев и сестер главную роль играли жены. Не был исключением и Абрам. Главным в семье была Фирочка. Мы с мамой бывали у них. Туда меня отправляли после смерти мужа тети Лены дяди Соломона и накануне войны, когда умерла тетя Лена. Был я и на последнем перед войной дне рождения Танечки. Исаак играл на скрипке, и мы все маршировали и пели. Это запомнилось. После начала войны Абрама в армию не взяли, он был очень близорук, и они вскоре после нас оказались в эвакуации в Мелекессе. Работали они Абрам и Фира в леспромхозе на окраине Мелекесса. Сначала с ними была и мама Фирочки. Затем, - подробности я не помню, но к ним уже добралась и Фаня с Танечкой. Фаня была врачом, уходили они от немцев с госпиталем на барже по Дону и под бомбежками, вместе с дядей Биней, - он был политруком – и Миррочкой, так что Сережа и Леля знакомы были с Таней еще с 1941г. Хлебнули бомбежек и еле выбрались. Фаня работала врачом в госпитале, где работала и Миррочка Жак статистиком. Судьба ее (Фани) сложилась трагически. Совсем еще молодой она простудилась и в несколько дней сгорела. О судьбе Исаака я не знаю, знал да забыл. Танечка осталась с Абрамом и Фирой. Называла она их позднее «папа и мама». После войны они вернулись в Ростов, но что – то не сложилось, и они переехали в Краснодар, где и остались до конца.
Фирочка была главной в семье. В отличие от аполитичного Абрама Фира вступила в партию: «Это единственная партия, которая защищает евреев». (Это было в середине 40-х годов, и еще были впереди и борьба с космополитизмом и «врачами – убийцами»). У них в Краснодаре бывали и Биня, и Давид, и мама, и я, и Сергей. Сохранился семейный анекдот. Приехал Биня, Абрам расставляет бутылки на праздничном столе и задумчиво размышляет сам с собой: «Что пьет Биня? Биня пьет водку…»
Танечка закончила институт, вышла замуж, стала Матвеевой, овдовела. У нее две дочки Валя и Аня. Валя кончила мехмат и стала великолепной шахматисткой. Аня стала педагогом. В Мюнхене прошла курс преподавания по методу Монтесорри. Бывая в Германии, Аня всегда заезжала к нам и с Машей – своей дочкой. Дочка Вали – Алена. В последний раз мы виделись с Таней на юбилее в 2000 году у Сергея, в Ростове. Мама всегда очень хорошо относилась к Тане. Вряд ли мы с ней еще увидимся, жаль.
Мужья у Вали и Ани – нефтяники. Работают вахтенным методом. Но финансово они обеспечены.
Старшей дочерью в семье мамы была тетушка Мира. Она успела написать свои воспоминания и лучше ее рассказать о себе, о ее юности и молодости не сможет никто. Она была очень умным и чутким человеком. Ее авторитет среди братьев и сестер был абсолютным. Но как на старшую сестру, на нее и ложились все заботы о младших. Я не буду писать о том, о чем написала она сама. Я помню тетю Миру с предвоенных лет. И очень мало, так как перед войной они переехали в родной город мужа тети Миры и всего клана Иофиных – в Днепропетровск. Дядя Исай Иофин был исключительно талантливым и интеллигентным человеком. Он рано стал активным участником сионистского движения, и в 1927 году они с тетей Миррой уезжают в Палестину. Работали в кибуце. Ни Исай, ни Мира не были религиозными людьми, поэтому обстановка здесь, религиозный фанатизм и национализм были им непонятны и враждебны. Здесь, в Палестине и родилась первая представительница нашего поколения жаковского семейства Ноночка (1927г.) Позднее это наложило на всю жизнь страх, чтобы никто не узнал о том, что она родилась за границей, да еще в Палестине. Как все Иофины Исай был человеком действия. Некоторое время после возвращения они жили в Твери (Калинине), где Нонке выписали новое метрическое свидетельство, где местом рождения была указана Тверь.
Итак, не прижившись на «исторической» родине, они успели вернуться в СССР. Долго на одном месте не задерживались. Палестина дала Исаю еще и блестящее знание английского языка. Тетушка Мира в своих воспоминаниях о палестинском периоде ничего не пишет, хотя страх, как бы об этом не узнали, мучил ее всю жизнь.
Тетушка Мира и дядя Исай имели высшее образование. Дядя Исай имел право преподавания английского языка и истории, что очень пригодилось ему в годы эвакуации. Он был превосходным преподавателем, его любили ученики, и уважало начальство, несмотря на его беспартийность. Я не помню, что и когда закончили тетя Мира и дядя Исай из ВУЗов, но что это были высокообразованные люди – это я знаю точно. Я не знаю, почему Исаю дали бронь, и он не попал на фронт. Но только тем же эшелоном, которым из Днепропетровска эвакуировался институт, где работал до ухода в армию Меир и с которым ехала вся мешпуха Иофиных – Жаков, ехала и тетя Мира с Нонной. Они – то и вытащили нас с бабушкой и мамой из Ростова. Эшелон шел через Ростов. Нам повезло. Мы проскочили без бомбежек через Лихую и Сталинград. Затем, после долгого сидения в Сталинграде, на берегу Волги, мы вечером погрузились в темноте на пароход и поплыли в Ульяновск. Мы с бабушкой были в каюте, мамы были в трюме – третий класс. Помню, что Нонночка очень искусно вырезала из бумаги, ей было 14 лет – это был август 1941г. – куколок, очень изящныхи из бумаги же платьица для них, шляпки и туфельки. Ехали мы до Ульяновска почти как в мирное время, питались в судовой столовой. Бомбежек еще не было. В Ульяновске мы не задержались. Кажется, нас встречал там Исай, который уже работал в Мелекесском учительском институте, преподавал там английский и историю. Он – то и перетянул весь клан Иофиных, свою маму, сестер и нас с мамой и бабушкой в Мелекесс, приютивший нас на годы эвакуации. Осенью тетя Мира и мама были мобилизованы. Работали в колхозе, получили два мешка муки. «Тетя Мира, это мук`а?»- они везли ее на санках, - спросил я. «Это наша м`ука»- ответила тетя Мира. Они жили недалеко от нас (от ул. Луговой), а потом и до конца жили на «Горке» в здании учительского института. До этого они жили через квартал от Луговой, где с ними (тетей Миррой и Ноной) случилась беда: они угорели, раньше времени закрыли печку, их успели вытащить то ли соседи, то ли хозяева. Они были в бессознательном состоянии.
После войны они уехали в Майкоп, где Исай преподавал английский язык в Суворовском училище. При переезде новая беда: тетя Мира при выходе из вагона упала, попала под поезд и потеряла ногу. До конца своих дней она уже ходила на протезе. Вскоре после войны они вернулись в Днепропетровск, где Исай работал в школе. Но до этого некоторое время они жили у нас, на Степной. Помню два эпизода. Мы с Геной Бабиевым отправились в 1-ю школу (женскую) на вечер. Был литературный концерт, Сорокин читал горьковскую «Девушка и смерть», а потом были танцы. Был мороз, я одел, кажется, дяди Исая сапоги. Они были мне тесны. Ноги замерзли, потом, танцуя, терпел боль – натер. И вдруг меня вызывает на выходе дядя Исай. Он принес мне мою свободную обувь и какую – то теплую одежду. Это после работы. Спас меня, можно сказать. Относился он ко мне очень хорошо. У меня и здесь, в Германии, сохранилась подаренная им книга с его автографом: это была «Хождение за три моря Афанасия Никитина».
Вскоре на них обрушилась новая беда. Они переехали в Днепропетровск, Исай простудился и сгорел в несколько дней. Похоронили его в Днепропетровске, а тетя Мира и Нонночка переехали к нам. Нона училась, а она всегда отлично училась, в Ун-те на физмате (математическое отделение). Как раз шла компания борьбы против космополитов. Под ударом и общим осуждением оказались лучшие преподаватели, в основном – евреи. Помню ее, Ноны, испуг после одной из таких «проработок», когда Нона, придя домой, рассказывала о поедании одного из преподавателей – физиков, который осмелился заявить, что он «не знает более достойных имен a русской физике». Еще один момент. У нас в 26 школе готовилась экскурсия на пароходе в Азов, почти все получили у своих родителей деньги на поездку. Но даже эту небольшую сумму мне мама дать не могла. Жили ведь от получки до получки, экономили каждый рубль, а тетя Мира жила на свою копеечную инвалидную пенсию, Нонкину стипендию (правда, повышенную) и то, что тетушка зарабатывала, сидя за пишущей машинкой. И вдруг тетушка Мира очень решительно вмешалась: «Деньги Вольке на поездку дам я!» Я был счастлив, это была первая моя самостоятельная (со школой) поездка в Азов. Как бы звучавшая в память дяди Исая; даря мне «Хождение за три моря», он написал: «Владимиру Павловичу, будущему путешественнику и исследователю от дяди Исая». Затем тетя Мира и Нонночка жили в Днепропетровске, там Нона закончила Ун-т и получила направление в село Яругу на реке Днестр, в Молдавии. Там она познакомилась со своим будущим мужем Сеней (Семеном Иосифовичем Мейстельман), он жил в деревне Ярово на другом берегу Днестра, недалеко от Могилев – Подольска. Сеня закончил зубопротезные курсы, по – моему, в Днепропетровске. Несколько лет до начала 60-х годов они жили в Ярово, там родились у них их девочки Ирочка и Татьяна. С помощью мамы они все с тетей Миррой переехали в Ростов. Сначала снимали две комнаты в хате на Западном, вступили в кооператив. Так они получили трехкомнатную квартиру на Западном. Сеня работал зубным техником в санатории на Каменке, Нона в РИСХМе на кафедре приятеля Сергея – М.Краплина.
Сеня прожил трудную жизнь. Мальчишкой и подростком его спасло то, что Яруга и Яровое были у румын, после возвращения наших ушел в армию, был в десантных войсках, в первом же бою был ранен в руку, спас его врач – еврей в госпитале. Оставил в качестве санитара долечивать руку, хотя Сеня был инвалидом Отечественной войны. Умер Сеня в 2003 году. Сначала умерла тетя Мира. Отношения у нее последние годы с Ноной и Сеней не складывались. Мне она говорила, что она никогда не ожидала к себе такого отношения, большую часть времени она проводила в своей маленькой комнатке. Где – то в конце 70-х они поменяли свою квартиру на Западном на квартиру в центре (на Энгельса и между Кировским и Университетским), где у нее была отдельная комнатка. Потом умерла Нона – первая из нашего поколения Жаковского клана. Девочки ее вышли замуж. У Ирочки родилась Машенька, а вот Танечка рано овдовела. Обе девочки (Ира и Таня) закончили ВУЗы, работают, хорошо зарабатывают, но так получилось, что связь мы поддерживали только (до смерти Сени) телефонную. Люся и Юля не ладили с Ирой и Таней, причем вина за это лежит, прежде всего, на Юле и Люсе. Когда умерла мама, девочки Ноны первыми приехали и помогали с организацией поминок. Но когда Юлька выходила замуж, Иру и Таню не пригласили на свадьбу, несмотря на мое возмущение, но со мной считались еще меньше в семье, чем с тетей Миррой ее близкие. Очень жаль, что так сложилась у нее жизнь. Она была очень умным, добрым и хорошим человеком. В семье говорили: «Мира у нас англичанка, а Раха – француженка». По характеру она была суховата, но какое счастье, что она успела оставить свои воспоминания. Жаль, что она оборвала их на 20-х годах (до Палестины).
Он с детства любил рисовать и стал талантливым художником. Уже в гимназии он стал прекрасным карикатуристом. Во время проезда через П-Петровск нового командующего Кавказским фронтом Великого князя Николая Николаевича гимназию вывели на встречу Николай Николаевича. По возвращению Фоя изобразил на доске в классе массивную громадную фигуру Вел. Князя и изогнувшегося перед ним в поклоне директора гимназии. Кто – то донес. Хотели исключить из гимназии, деду с трудом удалось отстоять Фою. Но дома скандал был велик. Дед кричал: «Анархист!», «Сашка Жигулев!» и т.д. После революции Фоя уехал учиться в Академию художеств в Ленинград. Он был талантлив и у него там было много талантливых друзей К.Ротов, В.Бродский и др.). Но вскоре погибает, попав под поезд, его невеста. Фоя в 1925г. (?) застрелился. На похороны ездил дядя Биня. Подробностей я не знаю. Знаю, что хранились у бабушки в сундуке альбомы с его рисунками. Уезжая в эвакуацию, мы оставили их дома. Вернувшись, сундук остался в захваченной новыми жильцами квартире, а альбомы исчезли. После войны у нас хранились книги с его иллюстрациями, работы – литографии с автографами В.Бродского и К.Ротова, которые помнили Фою и относились к нему с большим уважением и спустя десятилетия.
Дора Жак
Я о ней ничего почти не знаю. Она умерла гимназистской. О ней хорошо пишет тетя Мира в своих воспоминаниях. Мама и бабушка мне почти ничего о ней не рассказывали. Знаю только, что сгорела она очень быстро, в несколько дней. Осталась только ее фотография в знаменитом браслете, фотографии всей семьи, подаренном бабушке дедом, кажется, к ее 50-летию (?) – 1920г.
На фотографии красивая симпатичная девушка в гимназической форме. По рассказу тети Миры она была очень способной девочкой и общей любимицей.
Первенцем в семье был Абрам. Он родился в 1896г. Дед был человеком религиозным и, как говорила мама, имена детей в семье были сплошь из Ветхого завета. Как это было тогда принято в еврейских семьях, образование начиналось с посещения хедера и обучению основам иудаизма и иврита. А с девяти лет начиналась гимназия. Рос Абрам или как его называли в семье Буся, Бусинька. Человеком он был замкнутым и застенчивым. Учился хорошо, но, в общем, был человеком порядочным, скромным и никак не героическим. После окончания гимназии, в П-Петровске ВУЗов не было, он уехал в Ростов, поступил на юридический факультет Университета. Жил он в семье тети Лены, сестры бабушки, в большой семье Соколиков, если я ничего не путаю. Дальше в моей памяти только отрывки из слышанного. Знаю, что была фотография его среди студенческой группы самообороны с оружием, хотя Абрам никогда не был воинственным человеком, да еще и очень близорукий. После революции (октябрьской) он вернулся в П-Петровск. Каким образом он оказался там в сотрудниках ВЧК и как он уцелел, когда пришли в П-Петровск банды Бичерахова, не знаю, но в 1918 году семья успела уехать в Ростов, может быть это и спасло.
Затем уже на моей памяти и всю жизнь, кроме эвакуации, он работал в Ростове и Краснодаре (после войны) юристконсультом в Ростовэнерго и Краснодарэнерго. В эвакуации, в Мелекессе он работал в лесхозе за городом. Это позволяло не голодать и даже подбрасывать картошку и нам. Жили они до войны с женой Фирочкой Мосяковой в квартале от нас, прямо напротив Чеховского по Ворошиловскому. Они были близки с семьей брата Фирочки Исаака и его жены Фанечки. У Абрама и Фирочки детей не было, и они относились к дочке Исаака и Фанечки _ Танечке – как к своему ребенку. Абрам и Фирочка часто бывали у нас на Чеховском. За исключением семьи Лии, в семьях маминых братьев и сестер главную роль играли жены. Не был исключением и Абрам. Главным в семье была Фирочка. Мы с мамой бывали у них. Туда меня отправляли после смерти мужа тети Лены дяди Соломона и накануне войны, когда умерла тетя Лена. Был я и на последнем перед войной дне рождения Танечки. Исаак играл на скрипке, и мы все маршировали и пели. Это запомнилось. После начала войны Абрама в армию не взяли, он был очень близорук, и они вскоре после нас оказались в эвакуации в Мелекессе. Работали они Абрам и Фира в леспромхозе на окраине Мелекесса. Сначала с ними была и мама Фирочки. Затем, - подробности я не помню, но к ним уже добралась и Фаня с Танечкой. Фаня была врачом, уходили они от немцев с госпиталем на барже по Дону и под бомбежками, вместе с дядей Биней, - он был политруком – и Миррочкой, так что Сережа и Леля знакомы были с Таней еще с 1941г. Хлебнули бомбежек и еле выбрались. Фаня работала врачом в госпитале, где работала и Миррочка Жак статистиком. Судьба ее (Фани) сложилась трагически. Совсем еще молодой она простудилась и в несколько дней сгорела. О судьбе Исаака я не знаю, знал да забыл. Танечка осталась с Абрамом и Фирой. Называла она их позднее «папа и мама». После войны они вернулись в Ростов, но что – то не сложилось, и они переехали в Краснодар, где и остались до конца.
Фирочка была главной в семье. В отличие от аполитичного Абрама Фира вступила в партию: «Это единственная партия, которая защищает евреев». (Это было в середине 40-х годов, и еще были впереди и борьба с космополитизмом и «врачами – убийцами»). У них в Краснодаре бывали и Биня, и Давид, и мама, и я, и Сергей. Сохранился семейный анекдот. Приехал Биня, Абрам расставляет бутылки на праздничном столе и задумчиво размышляет сам с собой: «Что пьет Биня? Биня пьет водку…»
Танечка закончила институт, вышла замуж, стала Матвеевой, овдовела. У нее две дочки Валя и Аня. Валя кончила мехмат и стала великолепной шахматисткой. Аня стала педагогом. В Мюнхене прошла курс преподавания по методу Монтесорри. Бывая в Германии, Аня всегда заезжала к нам и с Машей – своей дочкой. Дочка Вали – Алена. В последний раз мы виделись с Таней на юбилее в 2000 году у Сергея, в Ростове. Мама всегда очень хорошо относилась к Тане. Вряд ли мы с ней еще увидимся, жаль.
Мужья у Вали и Ани – нефтяники. Работают вахтенным методом. Но финансово они обеспечены.
Тетушка Мира (г.р. 1900)
Старшей дочерью в семье мамы была тетушка Мира. Она успела написать свои воспоминания и лучше ее рассказать о себе, о ее юности и молодости не сможет никто. Она была очень умным и чутким человеком. Ее авторитет среди братьев и сестер был абсолютным. Но как на старшую сестру, на нее и ложились все заботы о младших. Я не буду писать о том, о чем написала она сама. Я помню тетю Миру с предвоенных лет. И очень мало, так как перед войной они переехали в родной город мужа тети Миры и всего клана Иофиных – в Днепропетровск. Дядя Исай Иофин был исключительно талантливым и интеллигентным человеком. Он рано стал активным участником сионистского движения, и в 1927 году они с тетей Миррой уезжают в Палестину. Работали в кибуце. Ни Исай, ни Мира не были религиозными людьми, поэтому обстановка здесь, религиозный фанатизм и национализм были им непонятны и враждебны. Здесь, в Палестине и родилась первая представительница нашего поколения жаковского семейства Ноночка (1927г.) Позднее это наложило на всю жизнь страх, чтобы никто не узнал о том, что она родилась за границей, да еще в Палестине. Как все Иофины Исай был человеком действия. Некоторое время после возвращения они жили в Твери (Калинине), где Нонке выписали новое метрическое свидетельство, где местом рождения была указана Тверь.
Итак, не прижившись на «исторической» родине, они успели вернуться в СССР. Долго на одном месте не задерживались. Палестина дала Исаю еще и блестящее знание английского языка. Тетушка Мира в своих воспоминаниях о палестинском периоде ничего не пишет, хотя страх, как бы об этом не узнали, мучил ее всю жизнь.
Тетушка Мира и дядя Исай имели высшее образование. Дядя Исай имел право преподавания английского языка и истории, что очень пригодилось ему в годы эвакуации. Он был превосходным преподавателем, его любили ученики, и уважало начальство, несмотря на его беспартийность. Я не помню, что и когда закончили тетя Мира и дядя Исай из ВУЗов, но что это были высокообразованные люди – это я знаю точно. Я не знаю, почему Исаю дали бронь, и он не попал на фронт. Но только тем же эшелоном, которым из Днепропетровска эвакуировался институт, где работал до ухода в армию Меир и с которым ехала вся мешпуха Иофиных – Жаков, ехала и тетя Мира с Нонной. Они – то и вытащили нас с бабушкой и мамой из Ростова. Эшелон шел через Ростов. Нам повезло. Мы проскочили без бомбежек через Лихую и Сталинград. Затем, после долгого сидения в Сталинграде, на берегу Волги, мы вечером погрузились в темноте на пароход и поплыли в Ульяновск. Мы с бабушкой были в каюте, мамы были в трюме – третий класс. Помню, что Нонночка очень искусно вырезала из бумаги, ей было 14 лет – это был август 1941г. – куколок, очень изящныхи из бумаги же платьица для них, шляпки и туфельки. Ехали мы до Ульяновска почти как в мирное время, питались в судовой столовой. Бомбежек еще не было. В Ульяновске мы не задержались. Кажется, нас встречал там Исай, который уже работал в Мелекесском учительском институте, преподавал там английский и историю. Он – то и перетянул весь клан Иофиных, свою маму, сестер и нас с мамой и бабушкой в Мелекесс, приютивший нас на годы эвакуации. Осенью тетя Мира и мама были мобилизованы. Работали в колхозе, получили два мешка муки. «Тетя Мира, это мук`а?»- они везли ее на санках, - спросил я. «Это наша м`ука»- ответила тетя Мира. Они жили недалеко от нас (от ул. Луговой), а потом и до конца жили на «Горке» в здании учительского института. До этого они жили через квартал от Луговой, где с ними (тетей Миррой и Ноной) случилась беда: они угорели, раньше времени закрыли печку, их успели вытащить то ли соседи, то ли хозяева. Они были в бессознательном состоянии.
После войны они уехали в Майкоп, где Исай преподавал английский язык в Суворовском училище. При переезде новая беда: тетя Мира при выходе из вагона упала, попала под поезд и потеряла ногу. До конца своих дней она уже ходила на протезе. Вскоре после войны они вернулись в Днепропетровск, где Исай работал в школе. Но до этого некоторое время они жили у нас, на Степной. Помню два эпизода. Мы с Геной Бабиевым отправились в 1-ю школу (женскую) на вечер. Был литературный концерт, Сорокин читал горьковскую «Девушка и смерть», а потом были танцы. Был мороз, я одел, кажется, дяди Исая сапоги. Они были мне тесны. Ноги замерзли, потом, танцуя, терпел боль – натер. И вдруг меня вызывает на выходе дядя Исай. Он принес мне мою свободную обувь и какую – то теплую одежду. Это после работы. Спас меня, можно сказать. Относился он ко мне очень хорошо. У меня и здесь, в Германии, сохранилась подаренная им книга с его автографом: это была «Хождение за три моря Афанасия Никитина».
Вскоре на них обрушилась новая беда. Они переехали в Днепропетровск, Исай простудился и сгорел в несколько дней. Похоронили его в Днепропетровске, а тетя Мира и Нонночка переехали к нам. Нона училась, а она всегда отлично училась, в Ун-те на физмате (математическое отделение). Как раз шла компания борьбы против космополитов. Под ударом и общим осуждением оказались лучшие преподаватели, в основном – евреи. Помню ее, Ноны, испуг после одной из таких «проработок», когда Нона, придя домой, рассказывала о поедании одного из преподавателей – физиков, который осмелился заявить, что он «не знает более достойных имен a русской физике». Еще один момент. У нас в 26 школе готовилась экскурсия на пароходе в Азов, почти все получили у своих родителей деньги на поездку. Но даже эту небольшую сумму мне мама дать не могла. Жили ведь от получки до получки, экономили каждый рубль, а тетя Мира жила на свою копеечную инвалидную пенсию, Нонкину стипендию (правда, повышенную) и то, что тетушка зарабатывала, сидя за пишущей машинкой. И вдруг тетушка Мира очень решительно вмешалась: «Деньги Вольке на поездку дам я!» Я был счастлив, это была первая моя самостоятельная (со школой) поездка в Азов. Как бы звучавшая в память дяди Исая; даря мне «Хождение за три моря», он написал: «Владимиру Павловичу, будущему путешественнику и исследователю от дяди Исая». Затем тетя Мира и Нонночка жили в Днепропетровске, там Нона закончила Ун-т и получила направление в село Яругу на реке Днестр, в Молдавии. Там она познакомилась со своим будущим мужем Сеней (Семеном Иосифовичем Мейстельман), он жил в деревне Ярово на другом берегу Днестра, недалеко от Могилев – Подольска. Сеня закончил зубопротезные курсы, по – моему, в Днепропетровске. Несколько лет до начала 60-х годов они жили в Ярово, там родились у них их девочки Ирочка и Татьяна. С помощью мамы они все с тетей Миррой переехали в Ростов. Сначала снимали две комнаты в хате на Западном, вступили в кооператив. Так они получили трехкомнатную квартиру на Западном. Сеня работал зубным техником в санатории на Каменке, Нона в РИСХМе на кафедре приятеля Сергея – М.Краплина.
Сеня прожил трудную жизнь. Мальчишкой и подростком его спасло то, что Яруга и Яровое были у румын, после возвращения наших ушел в армию, был в десантных войсках, в первом же бою был ранен в руку, спас его врач – еврей в госпитале. Оставил в качестве санитара долечивать руку, хотя Сеня был инвалидом Отечественной войны. Умер Сеня в 2003 году. Сначала умерла тетя Мира. Отношения у нее последние годы с Ноной и Сеней не складывались. Мне она говорила, что она никогда не ожидала к себе такого отношения, большую часть времени она проводила в своей маленькой комнатке. Где – то в конце 70-х они поменяли свою квартиру на Западном на квартиру в центре (на Энгельса и между Кировским и Университетским), где у нее была отдельная комнатка. Потом умерла Нона – первая из нашего поколения Жаковского клана. Девочки ее вышли замуж. У Ирочки родилась Машенька, а вот Танечка рано овдовела. Обе девочки (Ира и Таня) закончили ВУЗы, работают, хорошо зарабатывают, но так получилось, что связь мы поддерживали только (до смерти Сени) телефонную. Люся и Юля не ладили с Ирой и Таней, причем вина за это лежит, прежде всего, на Юле и Люсе. Когда умерла мама, девочки Ноны первыми приехали и помогали с организацией поминок. Но когда Юлька выходила замуж, Иру и Таню не пригласили на свадьбу, несмотря на мое возмущение, но со мной считались еще меньше в семье, чем с тетей Миррой ее близкие. Очень жаль, что так сложилась у нее жизнь. Она была очень умным, добрым и хорошим человеком. В семье говорили: «Мира у нас англичанка, а Раха – француженка». По характеру она была суховата, но какое счастье, что она успела оставить свои воспоминания. Жаль, что она оборвала их на 20-х годах (до Палестины).
Дядя Фоя – Ефраим Константинович Жак («Ежак»)
Он с детства любил рисовать и стал талантливым художником. Уже в гимназии он стал прекрасным карикатуристом. Во время проезда через П-Петровск нового командующего Кавказским фронтом Великого князя Николая Николаевича гимназию вывели на встречу Николай Николаевича. По возвращению Фоя изобразил на доске в классе массивную громадную фигуру Вел. Князя и изогнувшегося перед ним в поклоне директора гимназии. Кто – то донес. Хотели исключить из гимназии, деду с трудом удалось отстоять Фою. Но дома скандал был велик. Дед кричал: «Анархист!», «Сашка Жигулев!» и т.д. После революции Фоя уехал учиться в Академию художеств в Ленинград. Он был талантлив и у него там было много талантливых друзей К.Ротов, В.Бродский и др.). Но вскоре погибает, попав под поезд, его невеста. Фоя в 1925г. (?) застрелился. На похороны ездил дядя Биня. Подробностей я не знаю. Знаю, что хранились у бабушки в сундуке альбомы с его рисунками. Уезжая в эвакуацию, мы оставили их дома. Вернувшись, сундук остался в захваченной новыми жильцами квартире, а альбомы исчезли. После войны у нас хранились книги с его иллюстрациями, работы – литографии с автографами В.Бродского и К.Ротова, которые помнили Фою и относились к нему с большим уважением и спустя десятилетия.
Дора Жак
Я о ней ничего почти не знаю. Она умерла гимназистской. О ней хорошо пишет тетя Мира в своих воспоминаниях. Мама и бабушка мне почти ничего о ней не рассказывали. Знаю только, что сгорела она очень быстро, в несколько дней. Осталась только ее фотография в знаменитом браслете, фотографии всей семьи, подаренном бабушке дедом, кажется, к ее 50-летию (?) – 1920г.
На фотографии красивая симпатичная девушка в гимназической форме. По рассказу тети Миры она была очень способной девочкой и общей любимицей.
@темы: Воспоминания